Каро-Кари

Леонид всегда давал заработать этим трудягам. Покупал побольше газет, даже тех, которые были ему ни к чему. Оставлял потом в чайных или дуканах. Азмата он выделял. Парню с детства не повезло. Родители продали его одному из преступных синдикатов, контролировавших сбор милостыни, а также уличную продажу газет в крупных городах.

Лучше подают убогим и увечным, лучше покупают у тех, кто может вызвать к себе жалость и сострадание. Поэтому в Пакистане считается нормальным с детства уродовать мальчиков (девочки в этой профессии не котируются). С трех – четырех лет им надевают на голову специальные железные шлемы, снимать которые запрещено (исключение делается только для тех случаев, когда ребенка нужно подстричь).

Череп деформируется, это сказывается на развитии мозга, и в скором времени мальчик становится дебилом. Для ног имеются похожие устройства – вариант «испанского сапога», который превращает ребенка в хромающего калеку. С этого момента он – дуллах шах кяй чухай, этим предопределена его судьба до самой смерти.

Азмат был типичным представителем этой категории. Сплющенный с боков и непомерно увеличенный в затылочной области череп. Блуждающая улыбка. Нормально говорить он почти не мог. Внятно произносил несколько отрывочных слов, сопровождавшихся гнусавым мычанием, и только.

Все же в нем оставалось нечто человеческое. Азмат неизменно узнавал Леонида, бросался к его машине, радуясь непродолжительному общению, а не только заработанным рупиям. Деньги приходилось отдавать подчистую: хозяева оставляли минимум – на лепешки, чавал и карахи[15]в дешевой забегаловке. Хотя правая ступня Азмата была изуродована, он ухитрялся резво передвигаться среди джипов и седанов. Его напарнику, Насрулле, не так повезло. С семилетнего возраста прыгал на деревяшке.

Шантарский приветливо помахал Азмату. Парень радостно подскочил, бросил в салон несколько газет, стал трясти руку. Леонид отсыпал разносчику пригоршню монет, спросил обычное: «Кхя каль хэ?» [16]?

Загорелся «зеленый».

– Тик так, саб тике[17], – забормотал уродец, провожая взглядом исчезавший в темноте «прадо» Шантарского.

Дома Леонид выпил еще виски, чтобы поскорее заснуть. Тем не менее, сон пришел не сразу. Но все-таки пришел, завершая этот не самый удачный день в жизни Шантарского.

Ксан тоже рассчитывал на здоровый и крепкий сон, но все сложилось иначе. Приближаясь к дому, он заметил фигуру девушки, стоявшей в одиночестве у входа в гостиницу «Холидей Инн». Собственно, так она уже не называлась. Прогрессировавшая исламизация и антизападные настроения заставили владельцев сделать выбор в пользу другого названия. Оно было безупречно патриотическим – «Исламабад-отель». Все же там подавали спиртные напитки и привечали веселые компании, засиживавшиеся за полночь. Одна из таких компаний и сейчас пировала в ресторане отеля, и, судя по всему, это была компания соотечественников. Свет пробивался сквозь плотные шторы, слышалась разухабистая музыка. До Ксана донеслись слова старого шлягера: «Впереди крутой поворот, позади – обманчивый лед…» Вероятно, это были техсотрудники посольства, частенько захаживавшие в «Исламабад-отель». Им выделяли отдельную просторную залу, где можно было хорошо «оттянуться». И в этот раз музыка сопровождалась тяжелым топотом.

Ксан глянул на часы. Четверть первого. Затем перевел взгляд на девушку. Разгорячилась после танцулек, вышла проветриться. Подъехав ближе, он узнал Микаэлу. Ну, как же…

Неожиданно для самого себя Ксан остановил машину. Позднее, разбираясь в мотивах своего поступка, он убеждал себя, что причиной было накатившее на него чувство одиночества. Так бывало и прежде, когда он выматывался и с ужасом сознавал, что никто не позаботится о нем, не накормит ужином, не погладит по голове, не уложит спать. Родители давно мертвы, жена давно не жена, любовницы не имеется, если не считать деловитого секса с Фарзаной.

Шантарский – дурень, но он ему втайне завидовал. У него семья, а еще предмет обожания, может, недосягаемый, а может и нет… А он, Ксан, не дурень, он очень умный, но это не делает его счастливым. В этом есть какая-то закономерность. Глупцы легче обретают счастье, а ум и опыт рождают циников и скептиков.

Возможно, никакие такие мысли ему в голову не лезли, и он вообще ни о чем не думал. Просто захотел перекинуться словечком с человеком, который не занимается дерьмовой, изнуряющей работой, не разыскивает убийц, не строит козней гражданам чужой страны, а просто живет. Делает несложную работу и забывает о ней после шести часов вечера.

Или он захотел женщину. Грубо и примитивно. Это скрашивало одиночество, хотя и ненадолго. Не станешь же каждый вечер Фарзану вызывать к Кавадже! Пусть будет хоть какое-то разнообразие.