Каро-Кари

– А вторая?

– Я только что вернулся из Турции…

Хамилла мяла в руках летнюю кофточку, словно проверяя на ощупь мягкость ткани. Но появилась в ее движениях некая нервность.

– В стамбульском приюте, где, по вашим словам, вы воспитывались, о Хамилле Уруказаевой слыхом не слыхивали. Эта история придумана. Вы лгали.

Хамилла повесила кофточку на плечики, повернулась к Шантарскому.

– При чем же здесь доказательство любви?

– Я пришел к вам, а не в посольство. И не в министерство иностранных дел, где занимаются иммигрантами. Включая нелегальных.

– Теперь понятно… – Хамилла кусала губы. Она была взволнована и не смогла этого скрыть. – И если я… не пойду с вами, вы расскажете в посольстве всю правду, и меня – как это у вас называется? – возьмут в разработку… Так? Или сообщите местным властям?

– Я ничего не стану делать, не поговорив с вами. Поймите… Я не могу избавиться от мыслей о вас, Хамилла.

– Вы – русский, а я – чеченка…

– Вы имеете в виду ту войну, которая разделила наши народы? Но все позади…

– Их было много, этих войн.

– Да, русские причинили вам много горя и страданий, а я русский. Мое правительство воевало против вас. Но я – нет. Я был слишком молод…

– Мы примерно одного возраста. Война задела меня, как и всех живших в Чечне.

– И вы не хотели, чтобы здесь знали о вашем происхождении. Чтобы думали, будто вы всю жизнь прожили в Турции и в Пакистане. Почему?

– Вы сами знаете, что к «зарубежным чеченцам» испытывают меньше недоверия. Меньше подозревают в причастности к терроризму.

– Знаю…

– И хотя я солгала, вы говорите, что любите меня?

– Что поделаешь, коль мне так не повезло.

– Не повезло?

– Везет тем, кто не любит. Любовь – это безумие, выбивает из привычной колеи.

– В Москве у вас семья? – Хамилла спрашивала серьезно, и Шантарский подумал, что он сумел заинтересовать женщину.

– Мы расстались. – Это была неправда. Леонид не разводился, хотя теперь и размышлял о такой возможности.

– Допустим… Хотя, пожалуй, это не самое важное. Женаты вы или нет, все равно – вам лучше остановиться.

– Почему?

– Потому что я не могу любить русского, и русский не может любить меня. Поэтому давайте сразу расставим точки над «и». Вы приятный мужчина. Даже очень. Скажу больше: вы мне нравитесь, и в иной ситуации у вас были бы неплохие шансы. Но то, что делали и делают русские в Чечне, еще долго не позволит нашим женщинам любить вас. Они уже не смогут, понимаете, не смогут целовать русских, обнимать… Потому что у них перед глазами сразу будут вставать картины бомбежек, разрушенного Грозного, мародерства, насилия и изуверства. А режим в Чечне, который вы насаждаете? Горгуев держится только благодаря вам. У нас нарушаются права человека, людей арестовывают, держат в тюрьме без суда и следствия, пытают… Пусть вы лично ни в чем не виноваты. Но про это невозможно забыть.

– Ну, война, бомбежки – это все в прошлом…

– Прошлое связано с настоящим. А режим Горгуева делает вид, что ничего не было, и русские – наши большие друзья. Это преступный режим. Режим воров и бандитов, которые, пользуясь покровительством Москвы, не соблюдают законы, творят суд и расправу по своему разумению…

– Да все я знаю! – не выдержал Шантарский. – Ну и что? Это еще не повод всех стричь под одну гребенку. К тому же, вы же не возражали против того, чтобы ваш муж стал почетным консулом Чечни! Или торговым представителем. Зачем тогда это было делать? Если режим паскудный, а все русские – мерзавцы?

Взгляд Хамиллы застыл, лицо стало некрасивым. Губы сжались в тонкую линию. Она отчетливо выговаривала каждое слово:

– Ненавижу негодяев, неважно, чеченцы они или русские. Я знаю, сколько подонков среди наших. На них кровь, а кровь требует отмщения. – Немного успокоившись, обхватила себя руками, словно обретая в этой позе какую-то защиту.

– Я бежала сюда от всего этого. Здесь у меня муж… Да. Я хотела, чтобы он занял эту должность, потому что это дает больше возможностей помогать несчастным, которые бегут из Чечни. Я делаю для этого все, что могу. Вот так.

Помолчав, она продолжила.

– Я пыталась избежать этого разговора, потому и просила Идриса отказать вам в нашем доме. Но вы не захотели оставить меня в покое. Знаете, что для вас было бы лучше всего?

– Что же?

– Пока не поздно рассказать своим начальникам, что Хамилла Дуррани не та, за кого себя выдает.

– Не могу, – Леонид отрицательно мотнул головой. – Вы мне все расскажете, и мы вместе примем решение.

– Женщина никогда всего не рассказывает, – слабо улыбнулась Хамилла.

– Вы понимаете, о чем я.

– Думаешь, это что-то изменит?

Шантарский заметил, что Хамилла впервые обратилась к нему на «ты». Он утвердительно кивнул и позволил себе пошутить:

– Конечно, изменит. Насколько, этого мы не знаем, но давай, попробуем.

– Давай.

– Только не здесь. В женском отделе я чувствую себя скованно. Еще примерять что-нибудь заставят.

Хамилла фыркнула.

– Хорошо, если юбку или кофточку. А то вон там стойка с нижним бельем…

– Да ты шутник. Извини, но время для шуток пока не наступило.

– Так где мы встретимся?