Каролина

Лииса принесла для Солль дымящийся мятный чай, но та предпочла длинную изогнутую трубку, набитую табаком.

– Арвин был таким нежным, обходительным. – Солль глубоко затянулась и стряхнула пепел в чашку. – Два года назад он пришёл впервые… два года… и, смущаясь, просил знакомства с прекрасной девушкой, что на портрете. До него я с разными мужчинами была – и не взаправду, и по-настоящему, – но Арвин, он так смотрел на меня. Других он никогда не выбирал, и однажды я поверила, что особенная. Боги, как я любила его.

Солль передала мне трубку. Я втянула в лёгкие горьковатый дым и, вернув её, плотнее укуталась в плед. Почему-то было холодно.

– В первый раз он ударил, заметив, что я флиртую с другим клиентом. – Солль то ли усмехнулась, то ли всхлипнула. – И я просила прощения, потому что заслужила. А потом он просил. Арвин ведь из высшего света… он прочитал столько книг и такие слова знает. Смысл некоторых ускользал от меня, но звучание пробиралось в самую душу песней о любви. Со временем песни стали короче, а фантазию и всё своё вдохновение Арвин вкладывал в другое. Медленно, постепенно… Я как-то успевала привыкать. В постели он звал меня постигать новые вершины любви, только вершины эти находились внизу, на пыльном ковре, где он привязывал меня к ножке кровати.

Не глядя, не спрашивая, Солль сжала след верёвочки на моём запястье. Конечно, она заметила. В горле пересохло, но я могла лишь смотреть, как на поверхности остывшего чая кружатся частички пепла.

– Ему нравились мои длинные волосы, их удобно намотать на руку – сильнее, пока не выступят слёзы. Ему нравилось слушать стоны, и чем надрывнее они получались, тем ярче его тело содрогалось от наслаждения. По утрам, при свете, он целовал ссадины на моих коленях и слизывал кровь. Не спрашивай, что я чувствовала к нему. Я не знаю. Но без него я испытывала голод, грудь сдавливало, дыхания будто не хватало. Тайно я мечтала, что мы вернёмся в начало, ведь если он однажды умел быть ласковым…

Солль замолчала на полуслове. Она долго молчала, перебирая в пальцах трубку, пока я не спросила тихо:

– Ты думала, что ребёнок его изменит? Ты хотела…

– Я просто его хотела, – перебила Солль. Начало фразы прозвучало резко, но конец оборвался. – Ничего не думала. Когда поняла, испугалась сначала, а радость испытала, как никогда прежде. Можешь верить мне или нет, но в те дни я даже не думала про Арвина. Образ его померк, порой совсем растворялся. Я просто его хотела.

Она стиснула зубы, а я сжала её плечи. Наверное, я не успела прочитать так много книг, как гранд Ренфолд, мне не доставало красноречия. Простые слова утешения, которые возникали в голове, казались бессмысленной нелепицей. Поэтому я молча обнимала её.

Солль чуть отстранилась.

– Хочу, чтобы ты знала, Каролина, – она посмотрела мне в глаза. – Арвин… я бы за ним не пошла.

К обеду вернулась Мэрг. Узнав о том, что мы выпроводили постоянного и весьма щедрого клиента, она спросила только, стрелял ли арбалет.

– Нет? Вот и славно. Солль – в постель. Никакого вина: горячий бульон, и чтоб я до послезавтра тебя даже не видела. Все остальные собираться. Скоро клиенты начнут подходить, они должны лицезреть привычный цветник и слушать звонкий льстивый смех. Каролина, за мной.

Я ожидала строгих наставлений, хотя бы расспросов. Понуро следуя за Мэрг в её комнату, я пыталась угадать, сильно ли она сердится. Безуспешно я придумывала оправдания для несчастья, которое мы допустили, оставшись без присмотра.

Однако в спальне Мэрг устало опустилась в кресло и сбросила туфли.

– Немного отдохну, – объяснила она. – А ты пока подыщи скромный, но элегантный наряд. Мы пойдём в храм.

Храм на нашей улице, который я научилась обходить по большому кругу.

– Чтобы исповедоваться? – Я испугалась.

Мэрг изогнула накрашенные ярким пурпурным губы в подвластной лишь ей ироничной, чуть таинственной улыбке.

– Нет, мы идём выказать уважение и внести пожертвование. Сегодня День прощения.

– Недавно ведь уже был.

Я вспомнила свой первый вечер у Мэрг, когда бордель непривычно пустовал. В тот вечер я познакомилась с Ренфолдом. Миро заявился с намереньем закончить начатое в тюремной камере. Ну что ж…

– То был День покаяния, – поправила Мэрг, ворвавшись в мои мысли. – Покаявшийся искренне да получит прощение.

– Чьё прощение? Разодетых в рясы фанатиков, которые считают радость грехом? Они ненавидят нас, я туда не пойду.

Мэрг поднялась, подошла и взяла меня за руки.

– Чтобы не иметь врагов, Каролина, – тихо произнесла она уже без тени улыбки, – нужно с ними дружить. Скажи мне, ты в порядке? Выглядишь как-то иначе.

Она рассматривала меня вовсе не пристально – так, мимолётно, сквозь полуопущенные ресницы. Но пробежавший по коже холодок подсказывал, что Мэрг видит сквозь платье, сквозь рёбра. Следы прикосновений чужого тела, раны в моей душе.

– Я в порядке.