Юкия, понимая, что карпа здесь нет, не торопилась с ответом. Ей казалось, что она несёт дурную весть возлюбленному. Будто бы его отсутствие оборачивалось для него бедой большей, чем для неё.
Её долгое молчание, однако, уже было красноречивым. Катаси тихо засмеялся.
– Его здесь нет, да?
Смех его обернулся кашлем, и кот с тихим усталым выдохом исчез.
Катаси упал на колени. Его била сильная дрожь.
– Катаси!
Девушка кинулась к нему, он горел. Тут Юкия заметила, что одежда его порвана не только на спине. Крохотная рана на груди была глубокой. От неё исходил смрад. Это был яд, и Юкия совершенно не понимала, как не заметила её прежде.
– Принеси мне воды, – попросил он.
Дрожащей рукой он подал ей баночку из-под краски, которую использовал, когда создавал кота. Она не была уверена, что пить из неё безопасно, но не осмелилась с ним спорить. Пока девушка набирала воду в источнике, Катаси сел, скрестив ноги, и достал отцовскую кисть. Он что-то растирал камнем прямо на скале, и Юкия поняла, что это был кусочек киновари, созданный из крови речного бога. Она обрадовалась: может быть, она и впрямь сумеет исцелить Катаси? Только вот замешав краску, художник достал из-за пояса свёрток, который Юкия считала потерянным.
Она попыталась остановить его, когда он разложил на земле осколки Чашечки.
– Не мешай мне, – сказал он на удивление зло.
Юкия не посмела больше пошевелиться.
Катаси выплеснул краску на осколки, кисть закружилась в воздухе, очерчивая контуры. Киноварь обратилась лентами, и Чашечка принялась собираться воедино. Всё произошло очень быстро. Цукумогами, такая, какой Юкия знала её большую часть жизни, открыла глазки-бусинки и сонно заозиралась по сторонам. Увидев хозяйку, Чашечка радостно подскочила и кинулась к ней.
Художник улыбался.
– Теперь я вижу её, – сказал он прежде, чем лёг на бок.
Юкия не радовалась. Она бросилась к Катаси. Его взгляд был мутным, ей стало страшно.
– Зачем?
Голос её был полон отчаяния. Чудо, которое Катаси теперь совершил, стоило ему остатков сил. Юкия с ужасом думала, что, возможно, оно стоило ему и жизни.
– Чтобы ты не осталась здесь одна, – ответил он тоном таким ласковым, что Юкии захотелось его ударить.
Она вскочила на ноги и побежала к пруду.
– Карп, – закричала она, – проклятое ты создание! Покажись!
Пруд оставался таким же тихим, как и прежде.
Девушка схватила камень и бросила его в сторону стекающих со скалы журчащих струек воды.
– Карп! – закричала она. – Ты трус! И слабак! Ты не достоин стать драконом! Ты не стоишь тех бед, которые мы пережили, чтобы найти тебя!
Она вновь кинула в пруд камень, и тот ударился обо что-то твёрдое. Вода расступилась. Откуда-то из глубины показалась морда огромной рыбы. Чешуя её переливалась в свете луны и звёзд. Глаза, слишком умные для безмолвного создания, смотрели на Юкию с укором и недоумением.
– У нас осколок твоей жемчужины, – прошептала она, не веря, что он и впрямь находится перед ней.
Карп продолжал смотреть на неё. Девушке показалось, что она слышит перезвон, с которым шептались меж собой звёзды и вода.
Свет ослепил её: золотой, белый, алый и зелёный. Он переливался и кружился, делая тело девушки невесомым и чистым. Вода источника поднялась в воздух, рассыпаясь сотнями сверкающих самоцветов. Пруд исчез, как и весь мир вокруг, заполненный светом и морозным воздухом.
Юкия почувствовала, как ноги её отрываются от земли. Она услышала, как Чашечка смеётся где-то у её уха. Услышала звук биения сердца карпа, большого и горячего. Они поднимались в небо, и рыбья чешуя сияла всё ярче и ярче. Плавники становились лапами, и сияющий шар света в них обретал форму жемчужины, переливающейся всеми цветами этого мира. Катаси вздохнул где-то за её спиной. Его руки обвили её талию, притягивая к себе. Морда карпа приобретала новые очертания.
Как они оказались на его спине, Юкия не знала. Грива, сверкающая, точно сотканная из солнечных лучей, окружала её и ластилась, словно живая. Они неслись над верхушками гор, а внутри исчезали страх, боль и уныние. Она будто рождалась заново в этот час. Так же как и карп, который был верен своей мечте до конца.
Эпилог
– Откуда ты родом, Натори?
Мальчик двенадцати лет изрядно раздражал старшего ученика. Тот уже вторую неделю следовал за ним по пятам, приставая с глупыми и совершенно бестактными вопросами. Учитель, который отчего-то считал, что забота о младшем соученике воспитает в нём терпение, не разрешал покидать его вплоть до возращения наставника из храма на самой верхушке горы Фудзи.
Натори сильно сомневался, впрочем, что урок пойдёт ему на пользу: вместо того чтобы укрепиться, его пресловутое терпение трещало по швам, грозя вот-вот покинуть молодого человека. Оно и немудрено: трудно выносить чужую глупость, особенно когда тебе семнадцать, ты делишь мир на чёрное и белое, а задание учителя кажется тебе бесполезным.
– Ты ведь городской, да? Только в городах так одеваются, – продолжал мальчик, совершенно не чувствуя того, как мятущиеся мысли в голове старшего товарища медленно, но верно закипают.
– Я из Эдо, – сказал Натори.