Карповая Диета

– Лекарством от чувства вины в том, что не в силах были изменить, станет нам полная апатия, кричащая о своём безразличии в расписанных церквах и грязных подвалах, потому что лишь крик будет свидетелем нашего безразличия. Мы грянем на мир бушующим противоречием, полыхающим, словно крошечная спичка, незаметная даже этой самой темной ночью.

И ночь началась! Люди грянули на проповедь, грянули разъяренной толпой, вооруженные вилами, швабрами и блестящими сковородками. Они выбрались из стен старого театра и двинулись вперёд, неся за собой свои плакаты, крики, предрассудки.

И ночь началась! Самая тёмная и страшная, ночь полная мук и предрассудков, когда толпа вышла на улицы и понесла с собой свою правду. Начался марш моралистов. Настолько ужасных, необразованных, глупых и уродливых, что сами их лица сводят с ума.

И ночь началась! Литература потухла, остыла как пепел с костра, оставив место лишь глупым предрассудкам, идеям из старых советских учебников, полных плесени и гноя. В них лишь глупец способен найти для себя утешение, и лишь безумец способен найти в них ответы.

– И так нельзя!

И новые слова гибнут, соприкасаясь с воздухом. На бумаге же, они обретают бесконечный покой, но покоем их становятся желтые пыльные гробы, которые спасли их от гибели, но оставили в небытии, потому что только то, что когда-то было забыто, способно снова дать ответы.

– И так нельзя!

Толпа кричала, глядя на разинутый рот, и вновь кричала, не понимая, почему они тут собрались. Проповедник не мог успокоить собравшихся, и все, кто когда-то был зол и обижен, поддержали бы их и кулаками и бессвязными воплями. Но и с ними крепло великое разочарование.

2. Чувство вины

Крики, ссоры, скорбь, утраты. Все ни капли не нужное, до сумасшествия скучное и нелепое. Гадкое до боли в желудке. И жизнь видится нами лишь, как несчастный лист бумаги, зажатый с двух сторон грандиозными томами небытия. И видим мы это не столько в наши дни скорби, сколько в памяти о счастливейших и радостных мгновеньях.

– Но ведь я в этом не виноват!

Ты самое большое разочарования в жизни. Однако кто полагал на нас надежды, а главное зачем? Почему обязанность нести все тягости падает нам на плечи столь стремительно и бездумно? Так говорят слабые, которых покинули силы. Так говорят сильные, которым хватило глупости открыть глаза, ведь все разочарования лишь от глупости полагания, но все новые открытия лишь от остроты ума.

– Но ведь я в этом не виноват!

Каждая дверная ручка должна опуститься вниз на полметра, каждый стул перестать падать, каждая капля перестать затекать в рот, чтобы спасти тех несчастных, кого тяготило чувство вины. Лишь в прошлом, всего лишь немного тяготило, лишь сравнительно сильнее, чем станет потом.

И проповедник перешел на крик.

– Но ты не пришел, ты не пришел, мой Иоганнес!

Никто не слушал, потому что был глух. Никто не мог понять, потому что был безмолвен. И все потуги кинуть в воздух свое бесценное мнение не могли увенчаться успехом, потому что даже сам воздух не был готов их принять. Спор рождал лишь непонимание и каждый остался со своим мнением.

И тогда я впервые почувствовал вину. Вину за того несчастного проповедника, вину за каждую ненаписанную повесть, вину за собственные неизбежные страдания, на которые обрекаем себя мы, слушающие проповедь.

– И в этом есть моя вина!

И тогда мы, слушающие проповедь разомкнули свои рты. Трепещущий голос проповедника слился с нашим в едином хоре, и мы смогли перестать кричать понапрасну. Бушующую площадь озарило пение, ведь только пение могло дать страждущим ответы, только в пении напивались изнеможённые, только пение давало слабому сил.

Я один виновен в своем отчаянии, но обвинять самого себя не в силах, потому что и это есть суть decadence. Однако и в это верить я не способен. Если же и переставать верить во что-то, то и не прекращать в неверии разочаровываться.

3. Об одиноких

И так рождаются уродства и тащат за собой величайшее искусство. Отчаяние, вина и одиночество что бредут по дороге вместе, но каждый отдельно, потому что не способны поладить друг с другом. Катализатором станет же вам разбитое сердце, но не смейте доверять ему полностью, потому что с истиной несет оно в себе и великий обман.

И не поможет ничто вам в поиске ответов, а Шопенгауэр станет единственным тому подтверждением, ведь чем больше дверей закрывается, тем больше за ними остается нетронутыми.

И отчего проповедник ведет свою проповедь? Ему должно вести её, чтобы быть таковым, каким он, в конечном счете, является для нас. Что же ждет его, как ждет сына мать, как ждет посторонний в преддверие казни? На его прохладном для босых ног камне его ждет только одиночество. Только одиночество.

Что же может заставить меня строить предложения, раз за разом меняя порядок слов, словно кирпичи которые были не на своем месте заставят все строение разрушиться. Все же только одиночество. Только одиночество. Потому что каждый раз, когда я говорю, нет никого, кто бы мог это услышать. Остается место, нетронутая белая бумага для записей.