Карповая Диета

Это началось не так давно до моего незапланированного отъезда при таких удивительных обстоятельствах, что невозможно с полной уверенностью утверждать, был ли это сон или нет. Порой вообще достаточно проблематично определить, когда реальность действительно существенно, а когда расплывчатые образы в наших пустых головах создаются на основе случайных воспоминаний, образов, снов. И что вообще из наших разнообразных представлений есть настоящая реальность?

Тогда я сидел в больнице на ночном дежурстве. Вокруг было темно, как в пещере, освещенной одной единственной настольной лампой. Её света едва ли хватало, чтобы вполне разглядеть собственные пальцы.

Вот, как вы думаете, почему люди курят по полвека, пропивают последние деньги? Почему они ругаются матом, ничего не хотят, падают с крыш и бросаются под поезда? Просто они плохие. Заклеймённые, уставшие, одинокие, слабые. Они падают, падают, падают, рвут на себе последние рубашки, оставаясь обнаженными у всех на виду. Вы не хотели думать об этих людях. Не хотели взглянуть оскалившейся реальности прямо в манящую глотку? Не хотели бы заглянуть в мои красные, полные отчаянной пустоты глаза?

Шорох. Гудки. Невозмутимый голос, монотонно объявляющий фамилии, номера вагонов и площадок. Стук колес и лай собак. Ночь полнилась разнообразными звуками, мелькавшими на грубом асфальте ногами и светом от стальных блестящих фонарей. Уставшие пассажиры стремились войти в только что пришедший вагон, расталкивая друг друга, как будто кондуктор оставит их стоять на пироне с просроченными билетами в руках.

Вокзал Сен-Лазар находился достаточно далеко от городской жизни. Вокруг него была почти пустая равнина, кирпичное здание и небольшая сломанная телефонная будка, к которой выстроилась огромная очередь из людей. Они ещё не знают, что позвонить им никуда не удастся.

На станцию под номером десять прибыл новый состав. Мелькающие в полутьме ноги устремились к нему. Сколько я уже стоял здесь? Может год, может час, я уже не понимал. Мне оставалось лишь придаваться своему глубочайшему отчаянию, что пронизывало меня копьем с головы до ног, устремляло мой остывший взгляд на безликих прохожих.

Внутри было душно и темно. Коридор поезда устремлялся вдаль. Казалось, что он будет продолжаться и продолжаться до бесконечности, пока не упрется в невидимую стену, на месте которой должен был бы сидеть машинист. Из одной маленькой комнаты послышался странный разговор.

Я сидел на втором этаже кровати и медленно, размеренно заполнял пустые страницы новым рассказом. Подо мной ехали странные люди, они вели странные разговоры. Был мужчина в черном смятом в гармошку пиджаке. Таким же смятым, как и он сам. Была девушка лет восемнадцати в очень красивом платье, с рваными порезами по всему лицу, изуродованная страшными отеками и запекшейся кровью. Был кубообразный бугай лет тридцати с пробитой головой, в заляпанной слюной клетчатой жилетке. Он держал в руке смятую табличку. Рядом валялся мужчина, на мужчину он был похож лишь примерно, так что все оставшееся от него было скомкано и капитально прожарено. В углу расположился мокрый и замерзший старик в халате. Я сидел на верхней полке абсолютно пьяный и писал самый печальный свой рассказ.

Посреди кабины поезда проросла старая ива. Кисти её поникли. Она росла здесь, посреди неспокойных трупов уже много лет. На её стволе были приварены кричащие металлические лица с закрытыми глазами, древняя кора давно потрескалась и огрубела, приняв твердую, почти железную форму.

Абсолютно точно стоит умирать пьяным. Помрете пьяным и сможете навсегда остаться счастливыми. Зачем я это пишу? Все равно никто не увидит. Никто не узнает. Наверное, это всё совершенно бесполезно и стоит пойти напиться.

Девушка в малиновом платье стояла на пироне и махала мне рукой. Я уже не помнил, как её зовут. Как я её звал…

Ржавые колеса, со скрипом провернулись раз, затем второй и третий. Наш поезд тронулся, уже не было пути назад. Уже остались позади сомнения, мечтательность. Надежды разбились, столкнувшись с реальностью. Все перестало существовать. В вагоне ехали все, кого я когда-либо убивал.

Квадратные штаны

– Они уже не станут теми же, что были когда-то. В суровые времена они теряют всю свою драгоценную волю, погружаясь еще глубже в высохшую пучину безысходности. Теперь тут есть только мы. Только то что, от нас осталось.

– Кажется, я понимаю. Посмотри на них. Им нечем дышать, каждая клетка их гниющего разума пытается сопротивляться мучения, они не хотят умирать. В их предсмертной агонии есть что-то прекрасное.