Тогда и вещи меркнут. Проповедник даже для себя окажется один на один в борьбе с бредом. И его единственным этическим принципом так и останется de omnibus dubitatum. Потому что хоть в сомнении есть и частичка истины, даже само сомнение заслуживает себя.
Главы об этике
Данное сочинение не является собой в качестве образчика рассказа, что мог бы войти в данную книгу, и потому автор намеренно обособляет его столь абсурдным предисловием, насколько и его постыдное содержание, не достойное упоминания, где либо, кроме ночных кошмаров, что грезятся в самые мрачные наши ночи. Настоятельная рекомендация игнорировать данный отрывок, как и всё последующее творчество. На этом этапе литература закончилась. Спасибо. Можете расходиться.
1.
Хотелось бы оставить здесь в назидание самому себе несколько обрывков воспоминаний об этическо-моральных воззрениях моего прошлого, чтобы они сохранились на бумаге и смогли все же остаться для других в настоящем.
Главная ценность жизни есть для меня сама жизнь. Она обеспечена в первую очередь своей быстротечностью, абсурдностью и непостоянством. Один лишь тот факт, что после многовековых случайностей, полных глупостей и нелепостей, я все-таки живу и это все-таки я, видится мне великим чудом. И жизнь уже видится не столь радостно, сколь парадоксально, зажатая, словно лист бумаги, между двумя томами небытия озаглавленными так: «Меня ещё не было» и «Меня уже нет».
Жизнь вообще обеспечивает любую ценность. Без неё ничего подобного не было бы. Может это обеспечивает мою ненависть к абортам и прочего рода убийствам? А может собственная трусость и страх перед неизведанным? Или же смерть сестры? Кто знает, кто знает…
Но и существование без преуменьшения печально и несчастно. Возможно, только в беспросветном мраке мы бы были готовы обрести покой?
2.
Печаль. Она будет непременно длиться вечно, пока не погибнет последний человек, уступив свое место непереносимой скорби. Скорби, гнетущей даже о тех страшных переживаниях, что ещё не так давно терзали умы и сердца, что вонзались в грудь, словно иглы, бросали к вам под ноги такое непомерное количество вопросов, такое жалкое и презренное уныние, не покидающее вас и до сих пор.
Это была пора первой любви. Если честно, я думаю, что если бы не она, не было бы написано ни одной строчки, ни одного стиха или заметки в букваре. Однако любовь никогда не станет причиной настоящей литературы. Женщина родит из себя отчаяние, чтобы создать самые громкие, самые яркие слова, которые гимном пронесутся по головам, или потухнут, так и не успев по-настоящему сгореть.
На улице шел дождь. Сама природа оплакивала неминуемую потерю, что вот-вот должна была случиться. Она была в ярком малиновом платье, слишком красивая, что даже пытаться описывать не имеет смысла, и у нее не было зонта. Я вышел из школы, вежливо предложил укрыться под моим черным изнуренным зонтиком, на что она в свою очередь согласилась. Не помню, чтобы мы о чем-то особо общались, но с того момента много чего произошло. Я помню, как всегда искал её глазами, как трепетал от каждого слова, я словно оказался внутри самого первого, необузданного романа Г. Гессе. Я просто не знал что делать. Не могу с точностью сказать, что я чувствовал, когда узнал, что у нее кто-то есть. Прошел очень сложный для меня разговор и мир сменил палитру. Все стало таким серым и невзрачным. Я ходил сутками из стороны в сторону, слушая музыку и впадая всё глубже в пучину нигилизма. Так продолжалось около двух лет, возможно меньше.
Стоит отметить, что именно то отчаяние, которое заполняло меня до краев, и стало настоящей жизненной силой. Сначала отрицающей, затем утверждающей. Я испытал кризис, во время которого мне пришлось заново переоценивать все ценности, с которыми я жил ранее. В итоге прийти к неутешительному выводу: все старое придется разрушать до основания. Лишь так я сумел получить возможность освободиться от призраков прошлого, сбежать от них в самые темные уголки и забегаловки, где они точно не смогут меня достать. Однако они не ушли. Они сидят в шкафах и под кроватями и ждут назначенного часа, чтобы напасть, когда я усну, обратившись самыми постыдными моими кошмарами. Кошмарами любви, женщин и сожалений.
3.