Карт-Бланш для Синей Бороды

Поймав мой взгляд, граф вопросительно поднял брови и небрежно скрестил руки на груди, словно выказывая удивление по поводу моего странного для благородной девушки занятия, а я резко отвернулась, закусывая губу. Я совсем не мечтала, чтобы после всего, что произошло, граф увидел меня в фартуке, перепачканную сахарной пудрой, красную от кухонного жара – и это во время предновогоднего приёма, когда все остальные леди танцуют и любезно улыбаются кавалерам.

– Давай так и назовем его, Бланш? – заливался соловьем господин Маффино соловьем. – Зимний поцелуй!

– Нет, мы назовем этот торт по-другому, – сказала я сквозь зубы.

– Как же? – удивленно спросил торговец.

– Вы же сказали, что торт похож на каменные плиты? Пусть будет торт «Развалины графского замка»! – выпалила я.

Позади раздался смешок, но когда я оглянулась – в коридоре уже никого не было. Граф исчез так же бесшумно, как и появился.

Прежде чем вернуться, я придирчиво рассматривала собственное отражение в зеркале – не хватало еще появиться перед гостями перепачканной сахарной пудрой или с шоколадным пятном где-нибудь на платье. Но все было в порядке, и я проскользнула в зал, надеясь, что матушка не заметила моего отсутствия.

Матушка не заметила, потому что была увлечена беседой с молодым человеком, одетым в изысканный синий камзол, сшитый точно по фигуре – как носят в столице. Удивительно, каким образом господам рыцарям удается двигаться в подобных одеждах, и почему эти новомодные камзолы не трещат по швам, когда господа поднимают руки. Я встала рядом с матушкой, стараясь не слишком привлекать к себе внимания – как будто я стояла здесь все это время.

– Констанца особенно хороша, – говорила матушка, продолжая разговор. – Джерард был бы счастлив увидеть её такой красивой, такой довольной.

– Да, Констанца просто создана и для этого зала и для этого паркета, – засмеялся молодой человек, следя взглядом за моей сестрой, которая порхала в танце, скромно улыбаясь своему кавалеру – миловидному и щеголеватому молодому человеку, только в темно-зеленом камзоле. – Но я бы хотел встретиться с Бланш.

Я удивленно встрепенулась.

– Она сейчас придет, – сказала матушка со смехом. – То есть надеюсь, что придет! Ведь я понятия не имею, куда она убежала. Она такая же неуловимая, как в то время, когда вы были совсем еще малышами.

Теперь засмеялся и молодой человек. Потом он оглянулся – и замолчал, увидев меня.

– Реджи? – я смотрела на своего друга по детским играм в радостном изумлении. – Никогда бы тебя не узнала!

И в самом деле – из тощего подростка он превратился в широкоплечего, очень привлекательного юношу. Голубые глаза по-прежнему светились задором, но взгляд этих глаз показался мне незнакомым, далеким. Это был взгляд человека, который многое повидал, многое знает и обо всём имеет свое собственное мнение. В нем не осталось ничего от бесхитростного мальчишки, и я вдруг огорчилась, понимая, что все эти годы у Реджинальда была своя жизнь, никак не связанная со мной, с Ренном, и с нашим общим прошлым.

– Неужели я так переменился? – спросил Реджинальд. – А вот я тебя сразу узнал. Твоя улыбка осталась прежней. Как поживаешь, Бланш?

Я не успела ответить, потому что заиграли популярный танец «На четыре угла», и Реджи протянул мне руку, приглашая танцевать.

– Вот и правильно, – поддержала его намерения матушка, – лучше всего беседовать в танце.

Я вложила руку в ладонь Реджи, и он увлек меня в круг танцующих.

«На четыре угла» – это даже не танец. Это возможность перетанцевать со всеми. Музыка длится долго, несколько раз происходят смены пар, и можно наговориться вдосталь без строгих матушек и тётушек.

Реджи лихо притопнул, начиная движение, и я притопнула в ответ, позабыв, что все могут увидеть мои потрепанные туфли. Три прихлопа, соприкоснуться ладонями, поворот, ещё поворот…

– Отлично танцуешь, Бланкетта! – поддразнил Реджинальд, вспомнив мое детское прозвище. – А на «корзиночку» осмелишься?

– Осмелишься ли ты? – засмеялась я.

Мы переплели руки и прошли несколько кругов бок о бок, ни разу не споткнувшись и танцуя так, словно только этим и занимались всю жизнь.

Реджинальду были известны большинство танцевальных фигур, и если многие кавалеры в зале не могли похвастаться грацией и знанием танцевальной науки, то Реджинальд вёл меня легко и ловко, привлекая всеобщее внимание. Я была уверена, что и ему понравилось танцевать со мной, потому что когда произошла смена партнеров, он постоянно высматривал меня в толпе и кивал, к огромному неудовольствию его новой партнерши.

Что касается меня, то я купалась в музыке, в улыбках и комплиментах, которые, наконец-то получала от молодых людей. Один раз мне пришлось танцевать с самим судьей, и он после долгого хмыканья и откашливания сказал, что у меня чудесная улыбка, и что от неё на сердце теплеет. Я была так счастлива, что тут же простила его дочь за обидные слова. Какая разница, что там болтает Алария? Надо радоваться, а не копить злобу!