Карта и территория

Заказав колеслоу с легким дрессингом и курицу в соусе «корма», он сел за столик и принялся за еду, попивая виски и изучая табло вылетов. В западноевропейские столицы самолеты отсюда не летали, разве что в Париж и в Лондон; рейсы обслуживали, соответственно, компании «Эр Франс» и «Бритиш Эйрвейз». Что же касается Испании и Канарских островов, то из Шеннона можно было отправиться аж в шесть точек: в Аликанте, Жерону, Фуэртевентуру, Малагу, Реус и Тенерифе. За эти направления отвечал Ryanair. Эта компания low cost совершала также рейсы в шесть польских городов: Краков, Гданьск, Катовице, Лодзь, Варшаву и Вроцлав. Накануне за ужином Уэльбек сказал, что в Ирландии полно польских иммигрантов, они предпочитают эту страну, наверное, из-за ее репутации – хотя и не вполне заслуженной – оплота католицизма. Либерализм, таким образом, переверстал карту мира, идя навстречу пожеланиям трудящихся, не важно, перемещаются ли последние в туристических целях или ради заработка. Привычную изометрию карты подменяла собой причудливая топография, согласно которой Шеннон оказывался ближе к Катовице, чем к Брюсселю, и к Фуэртевентуре, чем к Мадриду. Во Франции Ryanair отдавал предпочтение двум аэропортам – Бове и Каркассону. Значило ли это, что вышеуказанные направления – самые туристические? Или они стали таковыми потому, что на них пал выбор Ryanair} Размышляя о власти и топологии мира, Джед не заметил, как начал клевать носом и задремал.

Он стоял посреди белого и, судя по всему, безграничного пространства. Линии горизонта видно не было, почва матово-белого цвета сливалась вдалеке с таким же белым небом. На поверхности земли через неравные промежутки были разбросаны набранные черным шрифтом фрагменты текста, придававшие пейзажу легкую рельефность; в каждом фрагменте было слов по пятьдесят. Тогда он понял, что находится внутри книги, и ему стало любопытно, не рассказывается ли в ней история его жизни. Всматриваясь в строки, попадавшиеся ему по пути, Джед убедился, что так оно и есть: ему удалось разобрать несколько имен – Ольга, Женевьева, – но никакой конкретной информации он не почерпнул, слова чаще всего были зачеркнуты или с остервенением стерты, прочесть их не представлялось возможным, кроме того, то и дело возникали новые имена, ничего ему не говорящие. Направление временной оси тоже не поддавалось определению: следуя строго по прямой, Джед пару раз наткнулся на Женевьеву – ее имя шло сразу после Ольги, хотя он был уверен, совершенно уверен, что Женевьеву он уже никогда не увидит, а вот Ольга, возможно, еще даст о себе знать.

Его разбудили громкоговорители, объявляющие посадку на парижский рейс. Попав наконец к себе на бульвар Л’Опиталь, он немедленно позвонил Уэльбеку, и тот опять почти сразу ответил.

– Значит, так, – сказал Джед, – я придумал. Дарить вам картину я не буду, лучше напишу ваш портрет и потом вам его подарю.

Он подождал; его собеседник на том конце провода хранил упорное молчание. Джед моргнул, ослепленный солнечным светом, заливавшим мастерскую. На полу посреди комнаты все еще валялись растерзанные останки «Дэмиена Херста и Джеффа Кунса, деливших арт-рынок». Поскольку молчание затягивалось, Джефф добавил:

– Но денежное вознаграждение вовсе не отменяется. Считайте, что это надбавка к десяти тысячам евро. Мне правда хочется сделать ваш портрет. Среди персонажей моих картин еще никогда не было писателя, и я чувствую, что момент настал.

Уэльбек не произнес ни слова, и Джед всерьез забеспокоился; наконец, после трехминутной паузы, тот ответил вязким от спиртного голосом:

– Не знаю. Вряд ли я смогу часами вам позировать.

– Да что вы, зачем! Сеансы позирования – это вчерашний день, пойди уговори их, все зашиваются либо воображают, прикидываются, не знаю, но человека, который согласится простоять неподвижно хотя бы час, днем с огнем не найти. Нет, если я соберусь писать ваш портрет, то приеду и сфотографирую вас. Мне понадобится ряд общих планов, в том числе вашего стола и того, что на нем лежит. И еще детальные снимки рук, кожи. А потом уж я сам со всем этим разберусь.

– Ладно, – ответил писатель без особого восторга. – Я согласен.

– Сумеете вы выкроить день или неделю?

– Выкроить – вряд ли. Большую часть времени я ничего не делаю. Сообщите, когда соберетесь приехать. Всего доброго.

Рано утром Джед позвонил Францу, тот страшно воодушевился и предложил ему тут же зайти в галерею. Он ликовал, буквально потирая руки от удовольствия, Джеду редко приходилось видеть его в таком возбуждении.

– Ну теперь нам все карты в руки… Вот увидишь, мы наделаем шуму. Для начала надо выбрать пресс-атташе. Я подумываю о Мэрилин Прижан.

– Мэрилин?

– Ты знаешь ее?

– Да. Она занималась моей первой выставкой. Я отлично ее помню.