Карта императрицы

Брунгильда Николаевна с надменным и гордым видом восседала в коляске, крепко сжимая правой рукой белую лакированную ручку раскрытого зонтика. Рядом с ней, облокотясь на край дверцы, стоял Илья Михайлович Холомков: солнечные апрельские лучи играли на его русых с прозолотью волосах, густыми прядями спускающихся с затылка на воротник белоснежной рубашки, выглядывающей из сюртучного ворота.

Мура, зардевшись, спустилась по дощатому настилу и поднялась в экипаж.

Напротив нее уселся поджавший губы доктор Коровкин, правой рукой он опирался на свой неизменный саквояж.

— Трогай, братец! — крикнул извозчику Холомков и, сделав шаг назад, послал дочерям профессора Муромцева воздушный поцелуй.

Доктор Коровкин молча смотрел на девушек — кто из них обернется? Мура и Брунгильда сидели, опустив глаза и вцепившись в свои зонтики.

— Надо предложить Роману Закряжному написать с господина Холомкова Париса, — пробормотала в смущении Мура.

— Неплохая идея, — издевательским тоном одобрил доктор Коровкин, увидев блуждающую улыбку Брунгильды, — к юбилею города Троя… Не знаете, Мария Николаевна, когда юбилей?

Мура чувствовала себя виноватой — как же такое могло случиться? Почему при виде Ильи Михайловича она совсем потеряла голову? В чем секрет его магнетических глаз? Почему одно только его присутствие вызывает сладкое волнение и заставляет забывать обо всем на свете, в том числе и о милом Климе Кирилловиче?…

— Прежде, чем мы поедем домой, — сказала неожиданно Брунгильда, — я хотела бы заглянуть в гостиницу Лихачева — выяснить, как чувствует себя мистер Стрейсноу. Вы не возражаете?

Доктор Коровкин и Мура не возражали, и Клим Кириллович велел извозчику, облаченному в неизменный темно-синий армяк, подпоясанный красным кушаком, следовать на Фонтанку. Возле гостиницы Лихачева Клим Кириллович, не выходя из коляски, попросил швейцара выяснить, находится ли в своем номере мистер Стрейсноу? Швейцар кликнул посыльного, и подросток в красно-зеленой тужурке с блестящими позолоченными пуговицами скрылся в глубине здания. Через несколько минут мальчишка сообщил, что мистер Стрейсноу заперся в своем номере и велел никого не принимать. И, получив из рук доктора Коровкина монетку, шепотом добавил: говорят, всю ночь гулял, вернулся под утро.

Клим Кириллович велел извозчику трогать. Компания проехала по Невскому, стараясь углядеть в облике безмолвного красного Аничкова дворца печальные изменения, произведенные вчерашним пожаром, но все было как всегда, оцепление вокруг сада было снято. Впрочем, вдоль чугунной решетки, украшенной позолоченными двуглавыми орлами, ходил городовой с блестящей бляхой на груди, с шашкой и наганом.

Когда молодые люди вошли в квартиру Муромцевых, их встретили оживленная горничная Глаша, сияющая радостью Елизавета Викентьевна и Полина Тихоновна. Но, самое главное, в гостиной их ожидал посвежевший, без всяких следов дорожной усталости, сам Николай Николаевич Муромцев: вопреки первоначальным планам, торопясь к семье, он не стал задерживаться в Варшаве, а посему нагрянул домой сюрпризом.

Мура и Брунгильда бросились к отцу и стали его целовать и тормошить.

— Ну, довольно, довольно, баловницы, — рокотал Николай Николаевич, — знаю, что соскучились, и мне вас не хватало, привез вам гостинцы, скоро получите.

Потом мужчины с чувством пожали друг другу руки и обнялись.

— Все бока отлежал в дороге, — пожаловался профессор, — а что еще делать? Читать невозможно даже в очках — такая тряска, и железный лязг лезет в уши… Он и убаюкивает. Спал столько, что, боюсь, сегодня не засну. А режим восстановить надо — завтра на службу. Нет ли у вас, Клим Кириллович, какого-нибудь сильного снотворного?

— Но снотворное вредно для здоровья, — предупредил доктор Коровкин.

— Знаю, знаю…

— Хорошо, — согласился доктор, — сейчас достану из саквояжа хлоралгидрат.

Он сходил в прихожую, принес саквояж и, водрузив его на шестигранный столик, открыл.

Лицо Клима Кирилловича вытянулось, щеки залила мертвенная бледность, рот приоткрылся… С минуту он смотрел в зев раскрытого саквояжа, затем перевел взгляд на Муру.

Мария Николаевна сорвалась с места, подбежала и, заглянув внутрь саквояжа, ахнула: на дне его лежал сложенный в несколько раз холст, а тот небольшой фрагмент, что открывался взору, был украшен золотым крестом и золотыми буквами: ДОНСК…

Глава 19

Профессор Муромцев, медленно наливаясь пунцовой краской, стоял посреди гостиной и наблюдал за царящей вокруг него суетой — бедная горничная Глаша металась от одного к другому и предлагала на выбор валериановые капли и бром… Побледневшая Елизавета Викентьевна, схватившись за сердце, сидела на широком плюшевом диване, а расположившаяся рядом Полина Тихоновна застыла с выражением ужаса и любопытства на лице. Мура и Брунгильда, не отказавшиеся от валерианки, притулились на стульях. Доктор Коровкин принял бром. По воздуху плыли густые волны приторно сладкого запаха лекарств…

— Итак, — разомкнул уста профессор, — я вижу, у вас тут в мое отсутствие произошло немало интересного. Что это?