Карта императрицы

Он бесстрашно подошел к саквояжу, взглянул в его нутро и перевел недоуменный взор на доктора:

— Вы позволите?

Доктор утвердительно мотнул головой.

Профессор решительно опустил руки в саквояж и вытащил оттуда холщовый сверток. Он осмотрел его, покачал на руках, как бы определяя, соответствует ли вес объему, и спокойно положил свой трофей на стол. Надев очки, он склонился над столом, чтобы внимательно рассмотреть вещь, которая так напугала всех присутствующих.

— Что это? — спросил он, грозно обводя всех взглядом.

Собравшиеся в гостиной безмолвствовали. Повинуясь знаку хозяйки, благополучно выскользнула из комнаты Глаша.

Рассерженный профессор схватил свиток и стал его разворачивать. Однако он скоро понял, что поверхности стола не хватит, и, небрежно скомкав ткань, переместил ее на крышку черного рояля. Здесь холст удалось расправить целиком, хотя края его свисали до пола.

— Так-так, — протянул профессор, — очень интересно. Вижу, что это карта Российской империи. Хотя и странная… Откуда она у вас, доктор?

— Н-н-не з-з-зн-наю, — стуча зубами, ответил Клим Кириллович.

— А где ваши инструменты и лекарства? — поинтересовался Муромцев.

— Не знаю, — повторил доктор, — может быть, их украли и вместо них подложили эту ужасную карту.

— А саквояж ваш? — уточнил профессор.

— Похож, хотя я не уверен… — Клим Кириллович осторожно взял саквояж в руки и стал осматривать его изнутри и снаружи. — У моего никаких особых примет не было…

— Очень, очень хорошо, — профессор повернулся к дамам, сгрудившимся справа от него, — карта как карта, вышита золотом и цветным шелком по холсту. Ну-ка глянем. — Он вновь склонился над тканью. — Вот она, Москва-голубушка, на месте, а Петербурга еще нет… не написано про него. Зато есть Киев и Ярославль… А как реки искусно вышиты… Синим шелком, даже не выцветшим от времени… Вот мастера-то были в старину! А здесь что написано?

Профессор приподнял правый край ткани и по слогам прочитал золотошвейную замысловатую вязь:

— «До этого места дошел Александр Македонский, пищаль закопал, колокол отлил». Странно… Мура, ты что-нибудь слышала о походе Македонского к берегам Амура?

Вскинув на отца синие глаза, обрамленные короткими черными ресницами, младшая дочь ответила, едва шевеля бескровными губами:

— А мы-то думали, что речь идет о Дмитрии Донском!

— Что за ахинею вы изволите глаголить? — разъярился профессор. — Даже я знаю, что в тех краях Донского не было, там были владения Чингизидов…

— Николай Николаевич, — все еще стоя в отдалении прерывающимся голосом спросил доктор, — а крови, крови вы на этом холсте не видите?

— Что вы хотите этим сказать? — Лицо профессора вытянулось, и он воззрился на своего оторопелого друга.

— Я хочу сказать, что теперь меня обвинят в убийстве вышивальщицы, — наконец решился выговорить Клим Кириллович.

Николай Николаевич изменился в лице и сделал шаг по направлению к доктору, но в этот момент до его слуха долетели звуки, похожие на сдерживаемые рыдания. Он остановился и взглянул на дочерей.

— А может быть, подозрение падет и на меня, — всхлипнула Брунгильда.

— Или на меня, — скорбно подхватила Мура, уставившись на узенькую, темнее общего фона, кромку карты.

— Что за черт! — вспылил профессор. — Я ничего не понимаю в происходящем! Чем вы здесь занимались в мое отсутствие?

— Ты только не волнуйся, Николай Николаевич, не волнуйся, — пришла на помощь дочерям Елизавета Викентьевна, к ее лбу и щекам постепенно возвращался матово-розовый цвет, — я сейчас тебе все объясню… В пасхальную ночь наши девочки с Климом Кирилловичем и еще несколькими спутниками побывали в мастерской известного художника Романа Закряжного.

— Это еще кто такой? — сдвинул брови профессор.

— Живописец, портретист, — с готовностью пояснила его супруга, направляясь к дивану и уводя мужа за собой, подальше от злополучной карты. — Там еще были фрейлина Вдовствующей Императрицы в сопровождении бабушки и дедушки, чиновник Дмитрий Андреевич Формозов, страховой агент Модест Багулин и мистер Стрейсноу.

— Кто-кто? — спросил профессор, нависая над женой, которая, напряженно приподняв голову, присела на диван. — Не расслышал.

— Понимаешь, это наш английский гость, достойный человек, баронет, очень хотел с тобой встретиться. Ну и он очень похож на Петра Первого.

Елизавета Викентьевна мужественно взяла на себя трудную миссию и подробно рассказала профессору о событиях, происшедших в его отсутствие.

В гостиной повисло тягостное молчание.

— Хорошенькое дельце, — сурово изрек отец семейства, — мои любимые дочери по ночам ходят на квартиру к дерзкому убийце…

Девушки виновато молчали, Клим Кириллович потупил голову. Полина Тихоновна аккуратно опустила саквояж на пол, рядом со стулом, на котором сидела.

— Но это оставим. Пока, — подчеркнул со значением Муромцев. — А почему же теперь Клим Кириллович думает, что его обвинят в убийстве этой вышивальщицы?