Уэллс отшатнулся, и отражение сделало то же самое, при этом оба закрывали подбородок рукой. Но когда из груди его уже готов был вырваться крик, свет в комнате вдруг стал каким-то другим. Уэллс растерянно огляделся, пытаясь определить причину перемены, поскольку нельзя было сказать, что стало темнее или светлее, нет, просто чуть иным стал сам характер света, из-за чего все вокруг казалось уже не таким страшным. Писатель, затаив дыхание, подошел к зеркалу – живший там Уэллс посмотрел на него так же настороженно, теми же выпученными глазами… Шрам был на своем месте.
Уэллс позволил себе наконец выдохнуть, и по телу его медленно разлилось ощущение покоя. Потом он увидел в зеркале буквы, написанные Эммой на пыльном столе, и ему захотелось рассмеяться, но он сдержался, боясь, как бы смех не получился истерическим. Чувство нормальности происходящего было настолько полным, что недавний страх выглядел теперь просто смешным. Неужели здешняя атмосфера так сильно подействовала на него? Он еще какое-то время постоял перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон, но галлюцинация больше не повторилась. Уэллс вдруг сообразил, что не может оставаться здесь вечно и наблюдать, как стареет его отражение, и решил догнать друзей.
Он вышел в холл, воспользовавшись той же дверью, что и они, постарался успокоиться и поднялся по мраморной лестнице на второй этаж. Там он попал на галерею, которой был обведен холл по обе стороны от лестницы. Напротив лестницы располагалось огромное окно, служившее сейчас рамой для неба цвета грязной шерсти. Отсюда же тянулись два длинных коридора. Не зная, какой выбрать, Уэллс напряг слух, надеясь услышать голоса друзей, но его окружала плотная тишина, и ее нарушало разве что редкое потрескивание досок, которые таким образом извещали о своей дряхлости. Тогда Уэллс решил выглянуть в окно – вдруг это поможет ему сориентироваться.
Из окна открывался впечатляющий вид на пустошь, уныло дремавшую под пепельно-серым небом. Вдалеке, за зарослями вереска и каменистыми холмами, можно было различить болото, где, как слышал Уэллс, нашли гибель несколько несчастных пони. Еще дальше по волнистым холмам были рассыпаны менгиры, каменные хижины и другие памятники древних эпох. Посмотрев вниз, Уэллс понял, что находится прямо над площадкой, где они оставили свои экипажи, от нее шла уже знакомая им подъездная аллея, которую охраняли два ряда деревьев, чьи кроны, как и прежде, похотливо трепал ветер. Затем Уэллс поднял глаза и увидел, что на зубчатой вершине холма четко вырисовывалась фигура человека, словно статуя на пьедестале. Это был мужчина очень высокого роста, он опирался то ли на палку, то ли на ружье – расстояние мешало рассмотреть поточнее. Казалось, он приглядывает за пустошью, будто она, как и любая живая душа, рискнувшая сюда проникнуть, принадлежит ему. На мужчине был длинный плащ, который ветер вздымал у него за спиной как гигантские крылья. Лицо скрывала шляпа с широкими полями. Картина показалась Уэллсу поразительно знакомой, но тут внимание его привлекла странная сцена под окном.
Кучер Мюррея находился на площадке и вел себя еще более непонятно, чем всегда: он присел на корточки за экипажем и, чуть высунув голову, следил за мужчиной на холме, изо всех сил стараясь остаться незамеченным. Потом, согнувшись в три погибели, старик стал пробираться к “мерседесу” и спрятался за ним, но не прекращал своих наблюдений. Уэллсу захотелось открыть окно и громко спросить, какого черта он там делает, однако в этот миг огромная ручища опустилась ему на плечо:
– Джордж! Куда ты, дьявол, запропастился?
Уэллс побледнел и, обернувшись, увидел перед собой Мюррея.
– Господи, Монти, ты меня прямо до смерти напугал!
– Шутишь? Если кто и напугался, так это мы, когда обнаружили, что тебя нет рядом!
– Ну, вам на это понадобилось слишком много времени… – пробурчал писатель.
– Вовсе нет, я уже давно ищу тебя по всему дому! Конан Дойл решил, что тут не обошлось без злых сил, и послал меня на разведку, а сам остался на северной галерее защищать дам. Представляешь, он даже Эмму заставил нервничать. Но скажи все-таки, где ты был?
– Я, видишь ли… – Уэллс колебался, рассказать Мюррею историю с зеркалом, рискуя выставить себя не то сумасшедшим, не то дураком, или промолчать. – Ну, где я мог быть? Стоял здесь, наблюдал за кучером. Я тебе уже много раз говорил, Монти: старик ведет себя более чем странно. И вот тебе еще один пример. – Он кивнул на окно. – Сам убедись. По-моему, он либо что-то скрывает, либо окончательно спятил.
Мюррей бросил взгляд на площадку:
– Там никого нет.
– Что? – Уэллс тоже посмотрел в окно. Кучер исчез, внизу никого не было, но и тип с холма тоже исчез. – Он был там, – стал объяснять писатель, – и как будто прятался от загадочного человека, который стоял на холме. Человека, закутанного в…
– Да мы все его видели! Конан Дойл еще сказал, что это, должно быть, сторожевой из Принстаунской тюрьмы. По всей вероятности, когда кто-то из арестантов убегает, они ведут наблюдение за дорогами и вокзалами.