Все вздрогнули, услышав голос Синклера. Без всякого предупреждения капитан начал пояснительную речь для записи на фонограф и говорил так громко, будто аппарат находился где-нибудь в Париже, а не здесь же рядом. Быстро оправившись от неожиданности, члены комиссии вновь приняли неподвижные позы. Только Леди ни на что не реагировала и оставалась невозмутимой как сфинкс – она, судя по всему, уже успела войти в транс. Медиум сидела с чуть приоткрытым ртом и дышала глубоко и размеренно, от чего ее маленькая грудь под тонким шелком рубашки ритмично поднималась и опускалась, привлекая мужские взгляды, которые летели к ней как мотыльки на свет. “Что-то слишком уж ровное у нее дыхание”, – недоверчиво подумал Клейтон.
– Сеанс проводится двенадцатого сентября тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. Время: девять часов вечера. Место: дом Янтарной Леди, Мэйфлауэр-роуд, двенадцать, Лондон. Проверяющий справа от меня – полковник Гарик, проверяющий слева – доктор Рэмси. Ассистенты – миссис Холланд, инженер Холланд, профессор Крукс, Граф Дагган…
И пока Синклер продолжал перечислять предусмотренные комиссией строго научные меры контроля за сеансом и делал это невозмутимо, будто крошил кусок хлеба во время скучной послеобеденной беседы, Клейтон не отводил глаз от трех предметов, которые лежали в центре стола и были предназначены для опытов по телекинезу: позолоченного колокольчика, гардении и льняного носового платка. Агенту казалось, что, оставаясь совершенно неподвижными, они излучают тревогу, как будто сами своей волей уже решили сорваться с места и только ждут приказания от Янтарной Леди. Клейтон тряхнул головой, чтобы прогнать нелепое впечатление, вызванное, надо полагать, либо внушением извне, либо проклятым красноватым светом, из-за которого все в комнате выглядело каким-то ирреальным. На миг ему захотелось иметь не механическую руку, а механический мозг, чтобы можно было в любой ситуации сохранять хладнокровие и здравомыслие.
Капитан Синклер завершил свое вступительное слово так же внезапно, как начал, и в зале опять повисла тишина. Но именно в этот миг с полуоткрытых губ Янтарной Леди стали один за другим срываться тихие стоны. Теперь она напоминала актрису, выпущенную после долгих проволочек на сцену, и лицо ее выражало предельный восторг – тот восторг, алхимию которого никому из участников сеанса никогда не будет дано познать. Затем ее прекрасное чело нахмурилось, но быстро опять разгладилось, как будто легчайший ветерок лишь на миг подернул рябью спокойную поверхность озера. И тут точно электрический ток пробежал по образованному людьми живому кольцу.
Всё в поведении медиума выглядело неподдельным, однако Клейтон был уверен, что она притворяется. Мало того, какой-то голос из самой глубины его души подсказывал: такая красота не может быть честной, она не может служить истине, ибо ни одна высшая власть не способна быть бескорыстной и неподкупной. А разве существует власть сильнее, чем власть красивой женщины? Он посмотрел по сторонам и тотчас заметил, что все мужчины бросают быстрые похотливые взгляды на грудь Леди. Даже сам капитан Синклер, к удивлению агента, не поборол соблазна. Никто из них не думал сейчас о контроле за сеансом, все мысли их были прикованы к ее нежной и обольстительной полудетской груди. Агент встретился глазами с Графом Дагганом, и тот по-свойски ему подмигнул. Клейтону стало тошно при одной только мысли, что этот экстравагантный тип сочтет, будто им владеют такие же чувства, как и остальными. Агент собрался было призвать членов комиссии к порядку, однако передумал. Ему не хотелось, чтобы фонограф запечатлел на долгие годы его брюзжание.