Но люди, здесь жившие теперь, были ему не понятны: почти звери, свободные от власти сеньора, короля, морали. Чем они питаются, где обитают — он этого не знал: тайну хранили толстые и корявые стволы деревьев и темнота, притаившаяся в узорах веток елей и сосен.
Они нагнали путника в черном капюшоне, должно быть, монаха.
— Здравствуй, добрый человек! — крикнул Рональд. — Не покажешь ли нам дорогу к замку маркиза?
Иегуда как-то странно посмотрел на рыцаря и промолчал. Человек остановился и, не поворачиваясь, глухо ответил:
— Отчего ж не показать? Тут недалеко. Следуйте за мной.
Он надвинул капюшон на голову и пошел рядом. Руки его — единственная часть тела, не закрытая одеждой, — были странно желты, словно у китайца.
— Самая хорошая дорога во всех владениях маркиза. Остальные все пришли в полное разорение. Раньше тут промышляли волки-оборотни, затем их истребил главарь разбойников батько Полифем.
— Жизнь у вас тут кипит, я посмотрю, — подивился Рональд.
— Еще как! Крестьяне собрались стереть замок маркиза с лица земли — и вскоре их мечты сбудутся, думаю.
— Нам бы как-нибудь успеть в замок до того, как у них это получится.
— Говорок у вас римский, — человек под капюшоном усмехнулся. Рональд вдруг почувствовал отвратительный запах, исходивший от их путника. Монахи явно были столь же неопрятны, как и крестьяне — не мылись и одежду редко стирали.
— Маркиза следует опасаться. Человек он далеко не такой простой и легкомысленный, как может показаться.
— Учтем, — пообещал Рональд.
Иегуда не проронил ни слова — и это удивляло рыцаря.
— А водятся ли здесь ожившие мертвецы? — спросил Рональд.
— Я встречал некоторых, — уклончиво ответил монах.
— Как они выглядят?
— Как люди.
— Чем занимаются?
— Живут.
— Где?
— Где придется.
— С какой целью возвратились?
— С загадочной.
Воцарилось молчание. Лес понемногу расступался, и вдали поднималась синяя громада со множеством башен.
— Вот он, замок маркиза Бракксгаузентруппа, — указал монах. — До него рукой подать. Следуйте прямой дорогой — а я отправлюсь в деревню.
— Спасибо большое, — поблагодарил Рональд.
Путник кивнул капюшоном и зашагал по тропинке куда-то вбок.
Иегуда молча извлек из кармана руку, взметнул ее — и вмиг путник упал, объятый огнем. Он не кричал, не ворочался, снедаемый болью, пока огонь, выплеснутый Слепцом из склянки, сжигал его плоть — лишь спокойно пытался сбить пламя. Прошло несколько секунд — и от лежащей на земле фигуры остался лишь пепел.
— Иегуда, что за неблагодарность? — очнулся от изумления Рональд.
— Разве ты не понял? Это и
— Не может быть!
Но только что представшая его глазам страшная картина говорила сама за себя. Лишь нежить могла так спокойно воспринять уничтожение своей плоти.
— Я сразу понял это. Видишь ли, он выглядел
Рональда передернуло — слава Богу, под доспехами это движение не очень-то было видно. Ему невидимки пока еще не являлись.
— Сворачиваем с дороги, сэр Рональд, — невозмутимо сказал Иегуда. — Разумеется, на прямой дороге нас ждут в засаде две-три дюжины его собратьев. Кривые пути зачастую проще и верней.
— Резонно, — согласился рыцарь, и они свернули в лес. Минут двадцать они потратили на то, чтобы отклониться от большой дороги, причем с таким расчетом, чтобы все же не терять ее из виду.
После ночного привала оба путника, конечно, посвежели, но спать все равно хотелось. Может быть, поэтому они не слишком удивились картине, явившейся на их пути.
К дубу была прикручена молодая и очень симпатичная женщина, рыжеволосая, высокая… У ее ног крестьяне заботливо складывали вязанки хвороста.
— Что вы делаете? — воскликнул Рональд.
— Се ведьма, — пояснил крестьянин. — А может, и не ведьма вовсе.
Рональд задумался над утверждениями, пытаясь вывести силлогизм.
— Испытывают ведьм обыкновенно так, — словоохотливо пояснил мужик, почесывая спину. — У них, изволители видеть, барин, хвостик нутряной имеется, как у дьявола, с коим они дружатся. Только хвостик этот никак не увидеть — ибо они его хитроумным образом подворачивают и в нутро себе прячут. Способ один: сжечь их — а потом пепел рассмотреть со всею надлежащей внимательностью и вот там-то, в золе, хвостик сей непременно и должон быть. А если не ведьма, то и хвоста, стало быть, никакого не обнаружится. И тогда мы с сериозностию прощеньица у них просим — посмертно, как изволите наблюдать. И у этой попросим — и простит она нас на небеси…
Он даже слезу смахнул — и впрямь ему жалко было красавицу, не лицемерил. Однако страх в нем, как и в помогавших ему крестьянах, явно поборол всякую жалость — они до ног красавицы-то, подваливая дровишек, старались не дотрагиваться — ждали порчи.