– Мне тоже жаль. – Он наконец сел в кресло. – Самое первое, мне жаль, что я тебя встретил. Мне жаль, что я поверил, что ты не такая, как все. И жаль, что влюбился в тебя. Мне жаль, что я организовал этот вечер и купил тебе кольцо. Мне жаль, что я позвонил сегодня родителям и сообщил, что делаю предложение женщине моей мечты. – На этих словах его голос дрогнул. Женщина через два столика громко зарыдала в салфетку, и со всех столиков по всему залу слышались звуки неодобрения. Даже Джонатан Росс ненавидел ее.
– Эйдан для меня ничего не значит, – продолжила она, внутренне вздрагивая от собственной лжи. – Я словно сошла с ума там. Вся эта ситуация с мамой и тетей, наследование дома – все это сводило меня с ума. Я знаю, что это не оправдание, но я хочу, чтобы ты знал, что я никогда не хотела обидеть или обмануть тебя.
Сейчас Холли казалось диким, что она могла решить, что влюбилась в Эйдана. Конечно, в какой-то момент накал эмоций между ними достиг пика, и она подумала, что его чувства были настоящими, но потом он предал ее своей ложью, и все, что она почувствовала, – это злость и унижение. Ее дорогой, милый Руперт настолько лучше Эйдана во многих вещах, а она берет и выбрасывает его. Да что с ней такое?
– Я бы никогда тебе не изменил, Холли. Ты говорила, что любишь меня, но как можно так поступить с тем, кого любишь? Со мной?
– Я не знаю. – Она покачала головой и вытерла слезы со щек. – Но я не могу больше тебя обманывать. Я не хочу быть, как моя мать, то, что она сделала, причинило боль многим людям. Я не могу совершать те же ошибки.
– Ты уже их совершила, – напомнил ей Руперт, но он хотя бы перестал кричать. Пожалуй, этот убитый и сломленный Руперт лучше, чем злой. Но таким он пугал Холли.
– Прости меня, – прошептала она, ненавидя себя за пустоту в голосе. Она услышала, как женщина рядом недоверчиво фыркнула.
– Знаешь что? – Руперт поднял на нее измученные глаза. – Я, наверное, мог бы простить твою измену с этим диким ирландцем, если бы поверил на секунду, что ты действительно меня любишь.
Она хотела упасть ему в ноги и клясться, что любит его, что все случившееся – ошибка, и она хотела бы состариться рядом с ним, но все это было бы неправдой.
– Ты ведь не любишь меня совсем, так? В первый наш год ты даже не была сама собой рядом со мной. Я доверял тебе все время, а ты никогда мне не доверяла – даже не говорила правду о своем прошлом. Как будто ты сказала себе не влюбляться в меня, и не стала.
Он настолько попал в точку, что у Холли на мгновение пропал дар речи.
– Я не говорила ничего, – прошептала она. – Я просто не знала, что могу полюбить тебя. Это звучит безумно, я знаю, но это правда.
– Как я теперь могу поверить чему-либо, что ты говоришь? – в его голосе звучало сожаление. Холли чувствовала, как он ускользает от нее, и почувствовала, как в груди поднимается паника. – Пожалуйста, не делай этого, – умоляла она, больше не заботясь о зрителях. Весь «Плющ» смотрел на них. – Это невыносимо, что все между нами кончится так. Я могу измениться.
Руперт вздохнул и откинулся на спинку кресла.
– Вот именно, Холли. Я не хочу, чтобы ты менялась, и никогда не хотел. Все, чего я хотел, – это настоящую тебя. Почему ты должна становиться кем-то другим?
– Наверное, не должна, – пробормотала она, запинаясь.
Руперт только смотрел на нее, качая головой. Грусть в его глазах была невыносимой, и Холли стала нервно крутить салфетку на своих коленях. Она слышала, как она поднялся, и беспомощно посмотрела, как он задвинул стул. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом он повернулся и пошел к двери.
– Тебе есть где переночевать сегодня? – спросил он, уже уходя. Холли просто кивнула и молча смотрела, как он прошел между столов, мимо занавеса в гардероб и вон из ее жизни.
Глава 30
«Самое жаркое лето за всю историю!» – вопили таблоиды.
«Предложения на барбекю за полцены!» – кричал мужской голос за кадром в телерекламе «Аргос».
Лондон изнемогал от жары. Когда благоухающий июнь без дождей перетек во влажный июль, первоначальная радость жителей столицы быстро сменилась тихой паникой. В слишком сильную жару страдали все. Пассажиры теряли сознание в метро, а пьяницы вставали каждый день все раньше, разбуженные безжалостной жарой и страшной жаждой, утоляемой только несколькими банками холодного сидра. На Локсайде Холли и Айви сидели безмолвно в тени киоска, не имея ни малейшего желания разговаривать при такой температуре воздуха. Холли могла только размышлять о том, насколько приятнее сейчас на Закинфе, потому что там такая погода переносится гораздо легче. Но никаких новостей о продаже дома Сандры пока не поступало.
– Пойду выпью чего-нибудь, – прохрипела она Айви, которая лишь обмахнула лицо в ответ. Жара приводила на рынок толпы покупателей, но, похоже, люди тратили деньги только на шляпы, фруктовый лед и солнцезащитный крем. День тянулся очень долго.
Холли взяла напиток и пошла к мосту на свое любимое место. Небо синело ярко-ярко, на западе неподвижно повисли плоские облака.