Карта призраков. Как самая страшная эпидемия холеры в викторианском Лондоне изменила науку, города и современный мир

Фарр не был противником теории Сноу. Он, похоже, и сам задумывался о том, что холера может зарождаться в мутных водах Темзы, а затем подниматься в задымленный воздух, подобно ядовитым испарениям. Он явно не один следил за публикациями и лекциями Сноу и иногда упоминал его теорию в редакторских колонках, изредка сопровождавших «Еженедельные сообщения». Но вот водная теория в чистом виде его не убеждала. А еще он подозревал, что Сноу будет весьма трудно ее доказать. «Чтобы измерить эффект от хороших или плохих запасов воды, – писал Фарр в ноябре 1853 года, – необходимо найти две группы людей, которые живут на одной и той же высоте, в одном и том же месте, одинаково хорошо питаются, занимаются одним и тем же делом, но различаются, допустим, тем, что одна группа пьет воду из Бэттерси, а другая – из Кью… Но подобного experimenta crucis в условиях Лондона провести невозможно»²⁶.

Сноу, возможно, воспринял последнюю фразу как личное оскорбление: то же самое латинское выражение использовали против него и после первой публикации монографии о холере четыре года назад. Тем не менее, несмотря на весь свой скептицизм, водная теория Сноу достаточно заинтриговала Фарра, и он добавил в свои «Еженедельные сообщения» новую категорию. О жертвах холеры он теперь стал узнавать не только возраст, пол и высоту над уровнем реки; он отслеживал и еще одну переменную – где они получают питьевую воду.

* * *

Поиски чистой питьевой воды – процесс такой же старый, как и сама цивилизация. Как только появились большие человеческие поселения, распространяющиеся через воду заболевания вроде дизентерии превратились в серьезный фактор, сдерживающий рост популяции. На протяжении большей части истории человечества основным решением этой проблемы было не очищение источников воды, а употребление алкоголя. В отсутствие чистой воды спиртное было наиболее «чистой» жидкостью, доступной людям. Какой бы риск ни несло с собой постоянное питье пива (а позже – вина) в раннюю земледельческую эпоху, он более чем компенсировался антибактериальными свойствами спирта. Умереть от цирроза печени в сорок пять лет – лучше, чем умереть от дизентерии в двадцать пять. Многие историки-генетики даже считают, что урбанизация и открытие алкогольных напитков оказали серьезное селекционное давление на гены всех людей, отказавшихся от образа жизни охотников-собирателей. Этиловый спирт – это, в конце концов, смертельно опасный яд, вызывающий сильное привыкание. Чтобы употреблять его в больших количествах, ваш организм должен усиленно производить ферменты – алкогольдегидрогеназу, а это свойство регулируется набором генов на четвертой хромосоме человеческой ДНК. У многих древних земледельческих народов это свойство отсутствовало, они, что называется, «не умели пить» на генном уровне. Соответственно, многие представители этих народов умерли бездетными в раннем возрасте – либо из-за злоупотребления алкоголем, либо от болезней, передающихся через воду. Сменялись поколения, и в генетическом пуле первых земледельцев стали доминировать люди, способные регулярно пить пиво. Большая часть населения современного мира – потомки тех самых любителей пива, и мы в основном унаследовали их генетическую стойкость к алкоголю. (То же относится и к переносимости лактозы: когда-то это была редкая генетическая черта, но постепенно она стала доминирующей среди потомков скотоводов, одомашнивших крупный рогатый скот.) Потомки охотников-собирателей – например многие американские индейцы или австралийские аборигены – не проходили через это своеобразное генетическое «бутылочное горлышко», так что сегодня алкоголиков среди них больше, чем среди любых других популяций. Хронические проблемы с алкоголем среди индейцев списывали на что угодно – от слабой «индейской конституции» до унизительного обращения в американских резервациях. Но их слабость перед спиртным, скорее всего, объясняется другим фактором: их предки не жили в городах.

Заплатив всего две гинеи в год хозяину пивного дома, любой желающий мог приходить за выпивкой каждый день. Тогда бары в тавернах были очень маленькими и появилась традиция пить стоя, как в «забегаловках-барабанах», которые получили такое название потому, что здесь пили на ходу. Стойкой изначально был стол у входа, здесь хозяин наливал проходившим мимо, провожая затем к камину тех, кто решил войти и остаться.