Кроме того, опыт работы с хлороформом и эфиром помог Сноу интуитивно понять, какгазы распространяются в окружающей среде. Эфир может быть смертельно опасным, если поступает в концентрированной форме в легкие пациента. Но вот врач, дающий эфир и стоящий буквально в футе от пациента, не испытывает никаких эффектов, потому что плотность молекул эфира в воздухе становится тем меньше, чем дальше вы стоите от ингалятора. Этот принцип – известный как закон диффузии газов – уже был открыт и изучен шотландским химиком Томасом Грэмом. Сноу подошел с той же логикой и к миазмам: если в воздухе действительно витают некие ядовитые вещества из выгребных ям или котлов, в которых варятся кости, они, скорее всего, настолько сильно рассеиваются, что не представляют никакого риска для здоровья. (Сноу, естественно, был прав лишь наполовину: испарения действительно никак не были связаны с эпидемическими заболеваниями, но в долгосрочной перспективе оказались весьма вредны – многие промышленные испарения той эпохи были канцерогенными.) Через несколько лет после эпидемии на Брод-стрит Сноу заявил об этом в открытую в вызвавшем немало споров выступлении перед одним из комитетов по здравоохранению Бенджамина Холла, защищая «оскорбительные ремесла» (варщиков костей, мыловаров, изготовителей красок, скручивателей кетгута), которые обвиняли в отравлении лондонского воздуха. «Я пришел к выводу, – объяснял Сноу возмущенной комиссии, – [что оскорбительные ремесла] не вредны для общественного здоровья. Я считаю, что если бы они были вредны для общественного здоровья, особенно вредны они бы были для работников, занимающихся этими ремеслами, но, насколько мне удалось узнать, это не так; а из закона диффузии газов следует, что раз они не вредны даже для тех, кто находится непосредственно в месте их истечения, то совершенно невозможно, чтобы они причиняли вред тем, кто находится дальше». Можно назвать это «принципом сточного охотника»: если бы любой запах действительно нес с собой болезнь, то мусорщик, спускающийся в подземный туннель с нечистотами, умирал бы за несколько секунд.
А еще Сноу был врачом, которого учили наблюдать за физическими симптомами, и он понимал, что, зная, как болезнь воздействует на организм, можно получить важную информацию о ее происхождении. В случае с холерой самое заметное изменение в организме случалось в тонком кишечнике. Болезнь неизменно начиналась с ужасного исторжения жидкости и фекалий, а все остальные симптомы следовали за обезвоживанием. Сноу не мог точно сказать, что именно служило причиной катастрофической атаки холеры на человеческое тело, но из наблюдений он знал, что нападение неизменно начиналось с одного и того же места: кишечника. Дыхательная система, с другой стороны, оставалась практически нетронутой. Для Сноу этиология была очевидна: возбудитель холеры проглатывают, а не вдыхают34
.Наблюдательный талант Сноу распространялся и за пределы человеческого тела. Печальная ирония его аргументации в пользу теории водного распространения холеры состоит в том, что все главные медицинские обоснования он собрал еще зимой 1848–1849 годов, но практически все оставались к ним глухи еще целое десятилетие. Поворотный момент наступил не благодаря его навыкам врача или ученого. Власти удалось убедить не с помощью лабораторных исследований или прямого наблюдения за холерным вибрионом. Сноу сделал это благодаря тщательнейшим наблюдениям за городской жизнью и ее повседневных закономерностей: любителей солодового ликера в пивоварне «Лев», ночных походов за холодной водой жаркими летними ночами, хитросплетениями водопроводных труб в Южном Лондоне. Сноу удалось добиться прорывов в анестезии благодаря разносторонним талантам врача, ученого и изобретателя. Но вот теория холеры в первую очередь опиралась на его навыки социолога.