Карта убийцы

– Мои рекомендации произвели благоприятное впечатление, – продолжал Джеймс, распрямляя плечи. Вспомнив совет отца, он перестал нервно крутить руки и посмотрел мистеру Хоупу в глаза. – Если желаете, можете проверить сами.

Женщина вернулась в столовую, покачивая широкими бедрами, и Джеймса потянуло туда, ему очень захотелось последовать за ней.

Почесав подбородок, мистер Хоуп прочитал имена тех, кто дал рекомендации, – все это были друзья семьи. Один из них работал врачом в санатории.

Стресс давил на Джеймса. У него заболело левое легкое. Сделав глубокий вдох, он твердо приказал ему вести себя прилично. «Легкое, не делай так, чтобы я выглядел слабым. Не подводи меня в такой ответственный момент!»

Снова почесав подбородок, мистер Хоуп откинулся назад и, нахмурившись, посмотрел на зажатое в руке резюме. Сорочка у него была из очень тонкой ткани, и Джеймсу были видны черные завитки волос у него на груди.

– Я не верю ни единому вашему слову, – сказал мистер Хоуп. – «Бритиш лейланд» ни за что на свете не возьмет на работу человека вашего возраста, практически не имеющего никакого опыта. Но… – выронив лист бумаги на стол, он сплел руки на затылке, расправив локти словно крылья, – я восхищен вашей находчивостью, черт побери. Этого у вас не отнять. Мне еще никогда в жизни не приходилось видеть человека, так отчаянно жаждущего получить работу с бумагами. А нам очень нужен работник. Я вам вот что скажу: мы дадим вам испытательный срок. Три недели, половина оклада, и если у вас получится, вы приняты.

– Да, спасибо, да! – Вскочив с места, Джеймс пожал мистеру Хоупу руку. Рассмеявшись, тот похлопал его по спине, и боль превратилась в зуд. «О нет, только не сейчас, – подумал Джеймс. – Только не сейчас, нет!»

– Перед уходом загляните к Моррису, он вам все расскажет, – сказал мистер Хоуп.

Развернувшись, Джеймс выбежал из комнаты, а мистер Хоуп рассмеялся ему вслед, веселясь его прыти.

Пробежав по коридору, Джеймс завернул за угол, так, чтобы его не было слышно, стряхнул с плеч отцовский пиджак и разразился сухим кашлем. Он запихнул в рот рукав пиджака, чтобы приглушить этот жуткий звук, и кашлял до тех пор, пока у него не заболела грудная клетка.

Пот выступил у него на лбу, на щеках, на верхней губе. Рубашка прилипла к спине. Живот ныл. Бедра вопили, протестуя против его сгорбленной, скрюченной позы.

Наконец кашель прекратился. Джеймс достал рукав изо рта; ему было страшно на него посмотреть. Рукав стал мокрым, это не вызвало сомнений, но Джеймс не знал, от чего именно мокрым, и не хотел это видеть. Прошло уже несколько лет с тех пор, как он перестал харкать кровью, такой густой, что она застревала в зубах. Однако этого срока было еще недостаточно для того, чтобы стереть страх. Джеймс подозревал, что отныне всегда будет испытывать тот стискивающий яйца ужас, который приходит, когда видишь свою кровь, забрызгавшую носовой платок, согнутую в локте руку, щеку склонившейся к тебе медсестры.

Джеймс просидел несколько минут в коридоре, надеясь на то, что никто не пройдет мимо. Надеясь также на то, что у него хватит сил войти в кабинет Морриса с поднятой головой, заполнить бумаги, необходимые для устройства на работу, и наконец снять груз со своих родителей. Они заверяли его, что он для них никакая не обуза, что они его любят и будут всегда о нем заботиться, и Джеймс обнаружил, что это такое, не быть обузой и в то же время чувствовать себя обузой. Знать, что ты ни в чем не виноват, но все равно мучиться от стыда, как будто все это происходит исключительно по твоей вине. Обитать в тесном сером пространстве между состраданием и враждебностью окружающих, между добротой и жалостью, пониманием и неведением. Последние шесть лет дались Джеймсу очень нелегко.

– Если хотите, можете остаться и пообедать, – предложил ему Моррис, когда он заполнил все необходимые документы. – Конечно, никаких разносолов – только то, что осталось от рабочих, но вы можете не стесняться. Вам предстоит неблизкий путь обратно.

Он объяснил, как найти столовую, добавив, что нужно будет сказать Мари или Барб, что его направил он, Моррис. Имя «Мари» зазвенело у Джеймса в ушах, потому что так звали ее. Он не мог сказать откуда, но он это знал. Это было ее имя.