Карта убийцы

– Девлин подошел бы прямо к тебе, – сказала Бриджет. – Он всегда подходил прямиком к тебе. Ну почему я не подошла к тебе? Что я за мать…

– Ты лучшая мать на свете. – Блю поцеловала ее в лоб. Мышцы плеч и шеи отозвались болью. – Лучшая из лучших.

Боди пнул ногой черную урну.

Блю снова взяла мать под руку, и они направились к машине. Улица опустела, чему Блю была рада. Она знала, что на людях Бриджет было бы гораздо хуже. Ей самой было бы гораздо хуже, если бы Боди стоял там и смотрел на нее.

В машине Бриджет расплакалась и постаралась скрыть это рукой. Когда они вернулись домой, Блю уложила мать в кровать, накрыла ее старым кафтаном Девлина и как могла постаралась успокоить. Бриджет категорически отказалась есть, ограничившись глотком молока.

– Ты его видишь, хоть изредка? – спросила она, когда дочь укутала ее расшитой бусами тканью.

– Нет.

– Это означает, что у него все хорошо?

«Это означает то, что мы его не убивали», – мысленно поправила Блю.

– Да, – сказала она вслух.

– Как так получается, что ты их видишь?

За все годы, прожитые вместе, мать никогда об этом не спрашивала.

– Я не знаю. – И это была правда.

Спереди на кафтане кровь засохла тонкой твердой коркой.

Когда мать заснула, Блю убрала карты, сложила расшитую блестками ткань, которой была украшена сцена, убрала свечи, хрустальные шары, подсвечники. Вручную отстирав кафтан, который сшила для нее мать, она повесила его сушиться. Всеми силами стараясь не думать о родителях Жан-Поля. Всеми силами стараясь не думать о Жан-Поле.

Бриджет не выходила из комнаты на протяжении двух недель, и Блю даже не пыталась ее упрашивать. Затем целый месяц она лишь бродила из спальни в гостиную и обратно, чему Блю была рада. Это означало то, что, когда мать Жан-Поля рассказала обо всем глянцевым журналам, Бриджет находилась не в том состоянии, чтобы их читать. Мать не догадывалась о многочисленных телефонных звонках – Блю звонили из тех же журналов с просьбой прокомментировать случившееся. Когда в местной газете появилась маленькая заметка, в которой Блю называли шарлатанкой, ей удалось отправить газету прямиком в мусорное ведро до того, как мать ее увидела. После этого Блю отказалась от подписки.

Она отменила все оставшиеся выступления, отменила частные консультации.

Деньги заканчивались.

Блю устроилась на фабрику, укладывать пачки печенья в коробки, которые затем отправлялись морем в Ирландию. Бриджет ничего не замечала до тех пор, пока дочь не сменила старенький ламповый телевизор на подержанный с плоским экраном.

– Откуда это? – ее отражение в плоском черном экране было свирепым: растрепанные длинные волосы, отвислые складки кожи на ввалившихся щеках. Блю мысленно отметила, что нужно заставлять мать есть больше.

– Я его купила. – Блю стояла, сдвинув мыски ног. Она начала носить простые пестрые футболки вместо льняных балахонов, забрала волосы в узел и подумывала о том, чтобы остричь их.

– На деньги от Таро? – спросила Бриджет.

– В картах нет денег, – сказала Блю. На лице матери отразилась боль, которая быстро растаяла, сменившись ступором.

Бриджет не стала настаивать. Блю подозревала, что мать догадалась о том, что она работает где-то в другом месте, но не хочет заводить об этом разговор. Они посмотрели передачу про побережье Корнуолла. Корреспондент с длинными черными волосами стоял на краю скалы. Перед тем как лечь спать, обе выпили по кружке настойки ромашки. Блю подумала, что все будет хорошо.

Когда два дня спустя Блю вернулась домой с работы, мать разговаривала по телефону. Она причесалась. Трубка была прижата к уху. В руке мать держала ручку, на коленях лежала раскрытая тетрадь. Тревога уколола кончики пальцев Блю укусами холодных, изголодавшихся муравьев.

– Она будет очень рада; прошло уже столько времени, – говорила Бриджет. – Столько всего произошло со времени нашей последней встречи.

У Блю заныл живот в том месте, где недавно был синяк. Она вспомнила выражение лица убитого горем отца, почувствовала его руку на своей шее, и кожа у нее стала холодной и липкой от пота.

– В следующую среду, в четыре часа, совершенно верно. Да… да… о, спасибо, да. – Мать рассмеялась своим прежним смехом.

В легких у Блю не осталось воздуха. Она неловко бросилась вперед, стараясь схватить телефон, однако мать, вздрогнув от неожиданности, отскочила в сторону и рассмеялась снова, на более высокой ноте.

– Нет, скажи, что я не приду! – воскликнула Блю. Она должна отобрать телефон, отменить все выступления, которые мама уже запланировала. Она больше не войдет в увешанную бархатом комнату, не станет раскладывать карты, не будет играть ни с чьей судьбой, не поставит себя в такое положение, когда она будет на сцене одна или ее отловит в коридоре разъяренный мужчина, который толкнет ее спиной в стену и ударит кулаком в живот, напугав до смерти. Это было просто жизненно необходимо, так же необходимо, как и потребность сердца перекачивать кровь.

Блю снова бросилась за телефоном и на этот раз схватила его, но было уже слишком поздно: тот, с кем разговаривала мать, успел положить трубку.