Картезианская лингвистика

Гумбольдту. Эти понятия его теории не со всем для меня ясны, и я сосредоточу здесь свое внимание на одном только их аспекте. Если исходить только из самого текста, то отнюдь не очевидна возможность одного-единственного последовательного и недвусмысленного толкования этих понятий. Несмотря на такую мою оценку, можно с уверенностью утверждать, что то, о чем я буду говорить далее, имеет отношение по крайней мере к одному из главных направлений гумбольдтовской мысли. Я благодарю Дж. Виртела за многочисленные замечания и советы по поводу истолкования текста Гумбольдта. 37 Когда Гумбольдт называет слово языка «членораздельным », то он соотносит его с системой глубинных элементов, из которых оно построено; эти элементы могут быть использованы для образования бесчисленного множества иных слов в соответствии с определенными интуитивными знаниями и правилами. Именно в этом смысле слово является «членораздельным объектом», который постигается в восприятии благодаря действию «человеческого дара речи» (menschliche Sprachkraft), а не в результате некоего процесса, аналогичного простой «животной способности восприятия» (das thierische Empfindungsvermogen) [цит. по: Гумбольдт 2000, 78]:

«В силу членораздельности слово не просто вызывает в слушателе соответствующее значение [то есть значение воспринимаемого слова]... но непосредственно предстает перед слушателем в своей форме как часть бесконечного целого, языка. В самом деле, членораздельность позволяет, следуя определяющим интуициям и правилам, формировать из элементов отдельных слов, по сути дела, неограниченное число других слов, устанавливая тем самым между всеми этими производными словами определенное родство, отвечающее родству понятий» [Humboldt 1960, 71; Там же, 78].

Далее он поясняет свою мысль и уточняет, что разумом можно постичь одни только процессы порождения и что «в языке следует видеть не какой-то материал, который можно обозреть в его совокупности или передать часть за частью, а вечно порождающий себя организм, в котором законы порождения определенны, но объем и в известной мере также способ порождения остаются совершенно произвольными» [Там же, 78].

Ср. определение «членораздельности», данное А. В. Шлегелем:

«Артикулирование (т. е. членение речи) заключается в произвольных и намеренных движениях органов, и тем самым оно соответствует подобным же действиям духа» [Schlegel 1963, 239].

Шлегель подчеркивает, что членораздельный язык отличен от криков животных или от выражений чувств: его нельзя считать рядом «грубых ими таций», ибо в его основе лежит иной принцип.

См. также прим. 29. 38 Ср.: «Постоянное и единообразное в этой деятельности духа, возвышающей членораздельный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систематичности, и составляет форму языка» [Humboldt 1960, 58; Гумбольдт 2000].

Представляется, что гумбольдтовская «форма языка », если воспользоваться современной терминологией, по сути дела, есть не что иное, как «генеративная грамматика» языка в ее наиболее широком понимании. См. прим. 2 и с. 83. 39 В пример можно привести lingua franca Средиземноморья, сюда же относятся системы коммуникации животных, а также «языковые игры» вроде тех, о которых Бужан, Блумфилд, Витгенштейн и многие другие говорили как о типичных и образцовых формах языка, как о его «изначальных формах». 40 Выделяя конкретные состояния языка в качестве предмета описания, обладающего «психической реальностью », мы отходим от Гумбольдта, который по поводу соотношения синхронного и диахронного описания выражался чрезвычайно неясно. 41 Хэррис, пожалуй, ближе всего подходит к гумбольдтовской концепции «формы», когда цитирует в «Гермесе» Аммония* по поводу соотношения между движением и танцем, древесиной и дверью * Аммоний Саккос (ок 175 - ок 242) — древнегреческий философ- неоплатоник, учитель Плотина H. XoAtcKuu. Картезианская лингвистика и между «способностью производить звуки голоса» (как материальной основой языка) и «способностью изъясняться посредством имен и глаголов» (как формой языка, которая проистекает из уникальных способностей человеческой души подобно тому, как материальная основа задается природой).

См. [Harris 1801,1, 393, п.].

Однако в другом сочинении Хэррис предлагает гораздо более содержательное понятие «формы».

В своих «Философских классификациях» (1775) он развивает понятие «формы» как «воодушевляющего принципа»: «воодушевляющая форма природного тела не есть ни его организация, ни его облик, ни какая-либо иная из этих низших форм, которые образуют систему его видимых качеств; это такая сила, которая, не будучи ни такой организацией, ни таким обликом, ни такими видимыми качествами, тем не менее способна создавать, сохранять и использовать их» [Op. cit., II, 59]. 42 «Лекции о драматическом искусств и литературе » (1808) в английском переводе Джона Блэка [Schlegel 1892, 340]. 43 «Лекции и заметки 1818 г.» [Coleridge 1893, 229].