Картезианская соната

— А это не опасно в некотором роде, — спросил я, — ковыряться в чужой машине? Ваши намерения могут ложно истолковать.

— Рискнуть стоит, — живо ответил Пеннер. — Может, сработает настойка корня алтея. На музыкальных автоматах она срабатывает. Я не могу допустить случайного повреждения или просто неудобства, это будет нечестно. Нужно попасть в самую точку. Тогда по счету будет заплачено. И делать это как можно скорее, иначе (он помахал передо мною свитком) вас завалит с головой.

— А может, вам стоит реже выходить из дома, чтобы нарываться на обиды? — предложил я.

Тень, словно от облака в летний день, промелькнула по лицу Лютера, и я испугался: уж не счел ли он мое не слишком серьезное предложение оскорбительным, не занес ли меня в свой список? Однако он произнес только:

— Телевидение оскорбляет разум. Это настолько очевидно, и нам так часто твердят это, что повторы уже воспринимаются как оскорбление. — Он принялся туго сворачивать свой свиток, пока тот не превратился в крохотный цилиндрик, а потом засунул его в нагрудный карман рубашки. — Девушки, красящие лаком ногти на ногах…

Я чуть не вскрикнул: Он! заметил! девушек с лаком!

— Эти ногти оскорбляют всякого, вызывают чувство дискриминации.

— Ну, — подумав, заметил я, — может, они не имеют в виду оскорбить именно вас…

Лицо его вновь омрачилось тенью облака.

— И те, кто прокалывает себе уши, — продолжал он, не удостаивая меня ответом, — и кто носит узкие галстуки, серебряные пряжки, высокие сапоги; те, кто отбеливает или красит волосы; женщины, которые выходят на улицу в бигуди; люди, которые красят свои дома в красный цвет, держат шумных собак, прогоняют велосипедистов с дороги; ревущие рокеры, привередливые квартирохозяева, отталкивающие типы…

В таком настроении я его еще не видел: он полностью отдался мелочному раздражению, позволил себе банальные, пошлые жалобы. Но взгляд Пеннера по-прежнему был устремлен куда-то вдаль.

— Все эти фальсифицированные продукты, — пробормотал он, — которые нам предлагает глупая реклама, обещания, лотереи и ставки… все это — дела дураков… и всегда… Оскорбляет не то или иное высказывание в наш адрес. Оскорбительна вся атмосфера нашей жизни. Одна капля ливня не сделает. А вот постоянный поток… Водопад лжи. Со всех сторон. Бьет по всем чувствам. Как можно ему сопротивляться?

Хотя Пеннер и страдал, живя в обществе оскорблений и позора, в те дни он был для меня подлинным кладезем знаний. Гнаться за любой работенкой ему больше не приходилось; он вернулся к учебе и изучал поэзию, планируя защитить, если получится, магистерскую по окончании окружного колледжа.

— Как вы думаете, что творилось с Прустом? — спросил он у меня однажды в насмешливо-возвышенном тоне. — Какое преступление он совершил, настолько серьезное, что для маскировки потребовались все эти тома болтовни и самобичевания?

Вид у меня наверняка был ошарашенный… Потому что я и впрямь был ошарашен.

— Пруст исповедовался своему письменному столу, а не священнику. Он знал, что роман утешит его, а искусство простит.

— Исповедь! — Пеннер словно подставил грудь для удара. — Исповедь… Она может быть сладчайшей местью. Искренность и откровенность. Просто прелесть, как искренность помогает скрывать мерзейшие намерения! Раз уж речь зашла о Прусте, то следует вспомнить и Андре Жида. Что он делает, этот прохвост? Он обнаруживает у себя гомосексуальные наклонности. Как многие другие французы, он едет к мусульманам Северной Африки, чтобы проверить правильность диагноза. Зная, как сильно его тянет к мальчикам, Жид тем не менее женится на своей кузине Мадлен. И что дальше? Проходит какое-то время, достаточное, чтобы накопилась горечь, и он пишет «Коридона» и исповедуется всему миру в своих так называемых муках. Но кто, собственно, вышел в мученики?

Лютер Пеннер произнес с театральным подвыванием:

— Женщина… жена… женщина… жена… Ах, Жид и его протестантская совесть. Ограниченный человек не может восхищаться книгой Пруста, потому что в ней малышей, грубо говоря, опускают старшие ребята. У Пруста кого ни возьми — везде извращенцы от власти и боли. Просто чудесный мир, а? Погодите, я вам приведу пример получше. Жид снова сбегает в Африку со своим четырнадцатилетним сожителем Марком… Марком Аллегре. Как его жена может это понять? А легко. У Жида причинное место ударяет в мозги, оно велит ему разделять похоть и любовь, и, сделав это, он может преподнести свою любовь, чистую, как надушенные пальцы, своей кузине, мадам Жид, а распутство направить на бедрышки Марка.

При всей пестроте своей биографии Лютер великолепно справлялся с учебой. Преподавателей он впечатлял. Он выполнял задания, не отставал, ухитрялся обходить все острые углы. Ну, почти все. Был момент, когда ему пришлось дать задний ход и он чуть не потерял все, чего достиг.