Картина ожидания

Солнце ушло из окна, и у силуэта образовалось лицо. Ох, задуматься бы Майе: что же это за человек, лицо которого видно лишь во мраке, а на свету оно пропадает? Но она отметила лишь, что это красивое лицо. Мастер что-то говорил, но губы его не шевелились. Казалось, рот его сжат навечно, и не только словом, но и поцелуем не разомкнуть его. Еще бы! Так он скрывал, что вместо языка у него - змеиное жало. И Майя не увидела жала и впустила незнакомца к себе в дом. А то был Змей. Надо сказать, он действительно был славен своей красотой, и уж давно люди знали его силу. Сколько бедных женщин он погубил на своем веку, и даже Ева была не первой среди них. Искони предостерегают женщин от Змея: «Не любя полюбишь, не хваля похвалишь такого молодца; умеет оморочить он людей, душу красной девицы приветами; усладит он, губитель, речью лебединою молодую молодицу; заиграет он ненаглядную в горячих объятиях, растопит он, варвар, уста алые. От его поцелуев горит красна девица румяной зарей; от его приветов цветет она красным солнышком. Без Змея красна девица сидит во тоске, во кручине; без него не глядит она на белый свет, без него она сушит, сушит себя!»

Но Майя не знала этого, и теперь пришла ее очередь. Змей особенно опасен, потому что он всегда является именно тем, кого хочет видеть женщина, будь то прекрасный юноша, или мудрец с яблоком познания в кармане, или телефонный мастер. Он почуял в Майе ожидание весны, а ведь именно в пору ожидания весны пробуждаются змеи…

Телефон, однако, он починил мгновенно, как будто вступил в сговор с медной проволокой. Майя благодарно улыбнулась Змею и тут же на миг оцепенела под его взглядом. Словно за спасением подошла она к окну. За стеклом клубился морозный туман, и дома напротив были похожи на затонувшие корабли. Головы прохожих плыли отдельно, а тела растворял туман.

- Как уныла, черно-бело-однообразна зимняя толпа. И только женские лица оживляют ее, словно розовые цветы болиголова. Не правда ли?

Над ухом Майи словно сквозняк просвистел. Она повернула голову, чтобы возразить: болиголов цветет белым, но тут Змей стиснул ее в объятиях и ужалил в рот. И сразу стемнело - ведь страсть всегда рыщет впотьмах.

Отравленная, Майя упала бы, но он держал ее не только руками, он окольцевал ее всем телом. Она задыхалась, но губы онемели от укусов Змея и не давали прорваться стонам. Она сама себе показалась змейкой, которая линяет, потому что одежда сползла с нее, как узорчатая кожа, и тело стало гибким, бескостным, их языки свились, будто разогретые жаром ртов змеи, и ноги, и руки, и тела переплелись, и Майя перестала дышать…

Наконец она почувствовала свободу и смогла вздохнуть омертвелой грудью. Змей уже стоял у двери, косясь на Майю золотистым глазом.

- Слышу, пришла твоя соседка. Надо оправдать вызов. А тебя я еще найду. - Он провел рукой по косяку и выскользнул из комнаты.

- Почему ты не дала мне спасти ее?

- Во-первых, я не сразу увидела железную булавку в косяке. А потом - от чего спасти?

- От этого ужаса.

- Это не ужас. Это жизнь. Иначе Майя умерла бы с тоски.

- Зачем тогда я?

- Ты еще скажешь свое слово. И очень скоро.

***

Майя сидела на полу, прижавшись спиной к батарее отопления. Подкрался с улицы Поземщик, обнял ее колени, приник очами к очам, велел: «Стынь!» Она покорно застывала, и с этим холодом не справиться было отопительной гармошке.

Сколько сидит Майя вот так, на полу? Заря не мигая смотрит в окно, но скоро солнце снова уйдет из города, да жаль, что не навсегда, а только на ночь. Уйти бы вслед за солнцем и луной! Холодно, холодно. А когда-то она засыпала, и Любимый убаюкивал ее, еле слышно целуя в голову. И не было тогда рядом, конечно, Поземщика, весь мир грел ее. Слово «тепло» было равнозначно слову «любовь».

Но что это? Отопления прибавили, что ли? Волны приятного жара поплыли по телу. Отпрянул от коленей Поземщик, испарился из комнаты. Можно расправить окоченевшее тело, открыть глаза.

Все ласково и тепло кругом, но кто сделал это? В комнате пусто, темно… Нет, не темно. Льется с подоконника серебристо-сиреневый свет. А, цветок!…

- Ты снова раскрылся, цветок? Ну что же, сияй, если не умеешь ничего другого. Но… где же было твое сияние, бездушное и бездумное создание? Тебя дали мне на утешение, на спасение моей охолодавшей души, но вспомни, как ты утешило меня? И глаз своих сиреневых ты не открыло, чтобы увидеть этот кошмар!

- Я видела. Глаза - они не все увидеть могут. Я видела - иначе, может быть, но ничего не скрылось от меня.

- Ох, видела она! Да чтоб тебе иссохнуть! Чтоб вверх корнями прорасти тебе, вонзивши венчик в землю!… О боже, как я говорю! Прямо шекспировская героиня. Да и цветок… Чревовещатель!