Картина ожидания

- Не обижай цветы убожеством подобных мыслей. Одумайся, взгляни: не зря мороз, волшебный живописец, рисует на стекле не очи жаркие людей, не лики скорбные животных, а мир цветов, диковинных, магических растений. Ну и звезды, ведь без звезд нельзя. Что? Призадумайся!

- Мороз рисует нам на стеклах мир растений, потому что… Ох, привязался этот слог! Да, так вот: что мы хотим увидеть, глядя на морозное стекло, то и видим.

- Быть может, это так. Но значит, что хотите видеть вы одни растения - цветы и травы?

На это ответить было нечего. Да и что мог ответить бедный, свернувшийся в клубочек от одиночества разум Майи? Хотелось только слушать и слушать этот голос. Голос? Слова? В них, казалось, поют все ветры мира, а разве ветры поют словами?

- Кто ты? - спросила Майя.

Молчание.

- Не умолкай, не оставляй меня! - Она подошла к окну.

Играли звезды в середине цветка, будто пылинки в солнечном луче, складываясь в неведомые созвездия, и снова распадались, взрываясь, превращаясь в смешение лиц, городов, крыльев, полей…

- Вселенная - в горшке цветочном?! Вот так диво!

- Нет, человек стоит лицом к лицу с собой - вот в чем диво.

Это было именно так. Майе казалось, что ее душа имеет лицо и смотрит на нее же.

- Как тебя зовут, цветок?

- Что имя? Людям надо непременно заклеймить названием явление, будто это вещь, что им принадлежит от века. Все, что существует, носит ваши клейма. Не проще ль ощущать и сострадать, не называя слова?

- Да. Но ты - цветок. Вселенная. Ты вихрь метелей междузвездных. И вновь цветок. Не человек. Страдание неведомо тебе.

- Ох, ваши истины смешны - и так верны порою! Кто не живет, лишь тот и не страдает. Кто не страдал - тот не изведал жизни.

- Страдала - ты? Ты - женщина… цветка, звезды? Цветунья?

- Цвет… как меня ты называешь?

- Цветунья? Нет. Цветида? Нет… Цветица!

- Ты только что усмехалась над страстью людей всему давать названия. А теперь и у тебя есть имя. Ты не протестуешь?

- Но ведь так хотелось Майе.

- Ты будешь покорна всем ее желаниям?

- Что тебя волнует?

- Не будем забегать вперед.

***

В саду облаков и звезд цвела планета. Люди ее и растения пели одну общую, ладную песнь до той поры, пока людям не показалось, что голос растений слишком звонок и вообще - они занимают чересчур много места. Люди попросили соседей потесниться. Странна была эта просьба. Ведь украсить землю цветами - все равно, что украсить ее любовью. Но как не ответить добром на добро? Погоревали цветы, посовещались со звездами - цветы и звезды прекрасно понимают друг друга, ведь они вечно глядят друг другу в очи, - и отправили многих детей своих в дальние дали, на попечение знакомых звезд. А на самой планете новых растений, молодых и сильных, оставалось все меньше. Однако они по-прежнему нежно обращали свои взоры к людям.

Но людям этого показалось мало. Они перестали просить - они начали требовать все больше свободного места, чтобы украшать все новые и новые пустоши грудами камней, морями вонючей жидкости и собственными отходами.

Цветы любили людей. Однако нельзя до бесконечности испытывать любовь.

И все же растения не озлобились - они затаились. Перестали приветствовать людей и отвечать им, даже сделали вид, что забыли их язык. Они много знали о планете и ее тайнах, но перестали поверять эти тайны человеку. При всем своем терпеливом могуществе они начинали провидеть разрушительную опасность, исходящую от человека, который, вечное дитя, очаровывается поддельным больше, чем истинным, и дело рук своих тщится сравнить с изделием Природы, заранее готовый присудить победу себе.

Летела, летела в небе, исчерченном созвездиями, планета, словно удивительный живой корабль. Путь ее был прекрасным и бесконечным. Но экипаж в безумной самоуверенности начал постепенно разрушать свой корабль, систему его жизнеобеспечения, рассчитанную на длинный, длительный полет. Планета заболела. А потом началось ее медленное умирание. Однако она была еще жива и, выполняя извечную программу, продолжала оберегать своих обитателей - своих разрушителей. А они не сомневались, что по-прежнему властны над собой и кораблем. Однако странно, странно! Медленное убийство планеты стало их медленным самоубийством. Сначала погибла жалость; потом занедужила память о прошлом; угасла благодарность родной планете, столь долго и верно несшей их во Вселенной; захворало преклонение перед вечной Красотой; тяжко бредила ответственность перед грядущим; уродливо нарывала созидательная сила… Иные здоровые голоса были слишком слабы, бессильны перед общей тупой, надвигающейся, прогрессирующей болезнью. «Мы летим! Мы долетим!»- еще мечтали в своем самодовольстве люди, но куда? Как? Накормит ли их метеоритный рой, напоит ли лед абсолютного холода, согреют косматые солнца, утешит чернота межзвездных провалов? У Вселенной времени сколько угодно, а у человека?