Картина Сархана

– Да, – в один голос заявили Николь и де Йонг.

– Нет, – сказали все остальные.

– Так, стоп! – выстрелила Николь. – Это все бессмысленно! Начнем с того, о чем мы все молчим!

Повисла тишина, нарушавшаяся только шагами.

– Вас реально не волнует, что из-за этой истории человек совершил самоубийство? Вы вообще не думали, что это часть плана?

– Дорогуша, такое случается с писателями, – соболезнующе, будто разговаривая с душевно больной, возразила де Йонг. – И все это шоу, скорее всего, не имеет никакого отношения к самоубийству.

– Да?! А если держать в голове, что фотография символизирует семь смертных грехов? Теперь-то несложно догадаться, что Парсли – это гордыня. И он с ней не справился! Не смог жить с тем, что Сархан сделал его частью своей… своего перформанса!

Де Йонг набрала воздуха, чтобы что-то сказать, но ее опередил Джонсон:

– В этом, конечно, виден символизм, я с вами соглашусь, но, мне кажется, вы перегибаете палку. Все-таки объективно не было причин для такого поступка.

– А больше нет ничего объективного, – как бы рассуждая вслух, заметила Миллер.

Все тут же затихли и прислушались. Анна, вероятно, уловила мысль, которую никто не высказал.

– Это прозвучит странно, я думаю… – Миллер, кажется, смутилась, – но все мы стали… объектами искусства в тот момент, как Сархан сделал фотографию. Как бы мы к этому ни относились, с чем бы ни спорили, мы теперь… шедевры в некотором смысле. – Миллер посмотрела на шедших рядом, словно в поисках поддержки. – Понимаете? – продолжала она. – Как, например, «Мона Лиза».

Лизу передернуло то ли от подувшего прохладного ветра, то ли от сравнения.

– И «Николь» Габриеля Домерга, – усмехнулась де Йонг, – «Давид и Абигейл» Шонмана. Больше совпадений с ходу не назову.

– Мисс Миллер имеет в виду не конкретные картины, – зачем-то пояснил Джонсон. – Просто речь о том, что объективная реальность в некотором смысле…

– Что нас выдернули из нее, – подсказал Саймон. – Одним движением руки.

– Чушь! – возразила де Йонг. – Вот она я! Я не какое-то там произведение искусства, я человек!

– Ну, во втором мы не можем быть уверены, – протянула Николь.

– Я бы попросила!

– Остановитесь! – загасил ссору Саймон. – Давайте просто решим, что делать дальше.

– Я даже предмета разговора не понимаю! – всплеснула руками де Йонг. – Мы просто пойдем по домам. А завтра проснемся и будем делать то, что делали всегда.

– Вы уверены? – серьезно спросил Джонсон. – Вы не всегда раздаете интервью на могилах, ваши картины не всегда разлетаются как горячие пирожки, вы не всегда так востребованы просто потому, что вы – это вы. Я не хочу никого обидеть, но давайте признаем: никто из нас сам не добился и десятой части обрушившейся на нас славы.

Поспорить с этим не мог никто. Более того, все прекрасно понимали, что эта слава не результат упорной работы или таланта, но обстоятельство, свалившееся с неба.

– Он играет в Бога, – сказала Миллер, – понимаете?

– Пока мы рисовали картины, играли музыку и так далее, он создал целый мир. Он создал нас, как произведения искусства! Неделю назад наша жизнь была совсем другой. В некотором смысле мы сами были другими, – поддакнула Николь. – Теперь вы собираетесь и говорите: а давайте схватим Бога за хвост? Вам не кажется, что это кончится так же, как у Парсли?

– Вы сами сказали, что Парсли не справился со своей гордыней, – заметил Джонсон, а потом добавил: – Если уж мы рассуждаем в божественных категориях.

– А что, всем остальным бояться нечего? – фыркнула Николь. – Ни у кого грехов больше нет?

– Да успокойте эту фанатичку! – возопила де Йонг. – Или через неделю она кого-нибудь на костре сожжет!

– Ведьму, например! И знаешь, кто у меня на примете? – вызверилась Николь.

– Не захлебнись ядом! – парировала Абигейл.

– Остановитесь!

Лизе стало дурно. Все это походило на какой-то групповой психоз. Такое вообще бывает?

– Ладно, если от этого вам станет легче, – продолжал тем временем разговор Джонсон, – давайте рассмотрим ситуацию с философской точки зрения. А потом перейдем к обсуждению конкретных действий. В некотором смысле мы стали произведениями искусства, в некотором смысле наша жизнь изменилась, но…

– Не в некотором, а в прямом! – возразила Николь.

– Хорошо, – успокаивающе согласился Джонсон, – пусть будет так. Но что это, в сущности, меняет? Я как искал Сархана, так и продолжу этим заниматься.

– Да нет никакого Сархана! – снова всплеснула руками де Йонг. – Это все проект Хёста!

– Забавно, – заметила Миллер, – это звучит как проповедь воинствующего атеиста.

– Ну, приехали, – вздохнул Саймон. – Кажется, надо признать, что независимо от того, существует ли Сархан на самом деле, он оказывает на всех нас влияние.

– Тоже религиозная риторика, – усмехнулась Миллер.

– Мы так ни к чему не придем, – покачал головой Джонсон.

– Уже пришли, – возразила Николь. – К парковке.

Они действительно вышли на парковку. Причем неожиданно. Видимо, все были так увлечены разговором, что не сразу это заметили. Лиза достала из клатча телефон и обнаружила, что он не реагирует на нажатия кнопок. Очевидно, сел аккумулятор.

– Мне пора, – сказала Миллер.