Картина Сархана

Лиза поняла, что де Йонг либо не узнала ее из-за вуали, либо просто не заметила, и нашла этот эксцесс прекрасной возможностью ничего не говорить, экономя силы для борьбы с головной болью и трясущимися коленями. Будто этого было мало, Лизу вдобавок стало мутить. В глазах как ожогом отпечаталась фигура женщины, несущей гроб.

– Добрый день, – как-то неуместно поздоровался с де Йонг Саймон.

– Вон она! – выпалила Николь, игнорировавшая Абигейл. – Выгружается из машины!

Лиза не стала оборачиваться. Видимо, Анна Миллер все-таки приехала на похороны. И это сделало предсмертную записку Парсли абсолютно бессмысленной. Кому нет места на его похоронах? Кому угодно.

– А где же наша загадочная мисс Ру? – спросила де Йонг.

Лиза буквально спиной почувствовала, что Николь и Саймон переглянулись. Потом Кокс ответил:

– Где-то здесь наверняка.

– Вы думаете, что она Сархан? – серьезно спросила Николь.

Де Йонг какое-то время молчала. То ли обдумывая ответ, то ли пытаясь понять, в чем причина такой резкой смены отношения. Минуту назад Николь ее игнорировала, а теперь интересуется мнением. Нет ли в этом какого-то подвоха? Издевки? Потом де Йонг, видимо, все-таки решила, что ей показалось, и ответила:

– Я не знаю. Она не выглядит человеком, способным устроить такую мистификацию, но никого другого, более подходящего на эту роль, я не вижу.

– Почему? – искренне удивился Саймон. – Почему не мистер Джонсон, например?

– Бросьте, – каркнула де Йонг. – Он архитектор, а не художник. Для такого нужен хотя бы вкус.

– А у мисс Ру он есть? – с едва уловимой насмешкой поинтересовалась Николь.

– По крайней мере, ничего не говорит о том, что его у нее нет. Хотя…

– Что? – Николь будто заманивала добычу в силки.

– Вы видели, как она одевается? С ее-то цветом лица! Если бы я в ее возрасте выглядела так…

– То, вероятно, не стали бы завистливой старой девой. – Николь хохотнула так громко, что обратила на себя внимание окружающих.

Де Йонг ничего не ответила. Через несколько секунд Николь еще раз хохотнула, но в этот раз потише.

– Ты видел ее рожу?

– Это было слишком грубо, – едва сдерживая смех, ответил Саймон, – но почему-то смешно!

Лиза слышала сзади странное шебуршание и сдавленные смешки Николь.

– Черт, прекрати, на нас смотрят! – едва сдерживая смех, попросила та. – Боже, Лиз, ты должна это увидеть!

Лиза обернулась и тоже едва не расхохоталась. Саймон важно вышагивал рядом с Николь, выпятив грудь, он задрал подбородок и так скривил лицо, что стал действительно походить на де Йонг. Причем почему-то беззубую. На них кто-то зашипел. Саймон мгновенно сдулся. Николь зажимала рот рукой, Лиза тоже еле сдерживала смех. В этот момент все окружающие звуки стали затухать, шум толпы исчез, обнажив нараставший гул. Гул перерос в пение! Мужчины, которые несли гроб, запели а капелла какую-то невероятно сложную, многоголосую песню.

– Твою-то мать… – удивленно протянула Николь.

Громкость песни нарастала, ничуть не меняя своей сложной структуры. Лиза почувствовала, как вибрирующие низкие голоса отдаются у нее в груди, где-то в солнечном сплетении. Лиза не знала языка, на котором исполнялась песня, но по мотиву или каким-то еще признакам догадалась, что она ирландская, точнее сказать, кельтская.

Процессия остановилась, люди начали переминаться с ноги на ногу. Лиза чувствовала, как песня, с одной стороны, будто бы наполняет ее, накрывает с головой, как волна, а с другой стороны, вымывает из нее все чувства. Каждая следующая волна оставляла в ней все меньшее нее самой, обнажая какую-то гулкую, болезненную пустоту. Не прекращая петь, мужчины стали опускать гроб в могилу. Вдова сделала шаг в сторону, встав у головы покойного, и вдруг тоже запела.

Сильный, гибкий, натянутый как струна голос хлестнул по людям, оставляя шрамы на сердцах. Так могла звучать страшная, невыносимая, просто безумная скорбь. Лиза уже не слышала голосов мужчин, все ее сознание сузилось до одной звенящей струны. Лизе казалось, что вся ее жизнь – это попытка идти по этой струне. Лиза чувствовала, что происходит с вдовой. Та скорбела, хоть и ненавидела эту песню. Не хотела петь, но, начав, отдалась песне целиком, истекала кровью от этой песни и делала это сознательно.

Лиза вдруг вспомнила тот вечер и приказ Парсли: «До дна!» Песня нарастала, струна грозила порваться. Лиза нашла в себе силы посмотреть на вдову. Та давилась песней точно так же, как Лиза тем злосчастным вечером давилась кофе, и в то же время все было иначе. Никто в мире не заслуживает, чтобы его любили так, как любит вдова, подумала Лиза.

Песня оборвалась. Повисла тишина, обнажив шум ветра и щебетание какой-то птицы. Последние лучи солнца растворились в наступавшем мраке. Мужчины стояли по сторонам могилы, в которую уже опустили гроб. Один из мужчин аккуратно поддерживал вдову под локоть. Лизе показалось, что, если бы он этого не делал, она бы рухнула в могилу. Мужчины взялись за лопаты. Первый ком земли бросила в могилу миссис Парсли.

– То есть отпевать его не будут? – в полной тишине шепотом спросила Николь. – Священника вообще нет.