Картина Сархана

Хёст невозмутимо наблюдал за аукционом. Цена дошла до двухсот восьмидесяти. Толстяк уже начал считать. Мистер Хёст вдруг сделал плавное движение рукой вверх. Будто расслабленно махнул платком, зажатым между двумя пальцами. Тут же в зале взметнулась чья-то рука.

– Двести девяносто! – огласил толстяк. – Кто больше?

Лиза с интересом посмотрела на человека, который поднял цену. Он ведь не мог видеть сигнал Хёста затылком. Это оказалась девушка. В одной руке у нее была тушь, в другой зеркальце. И она зачем-то, хотя теперь, конечно, понятно зачем, делала макияж прямо на аукционе.

– Триста тридцать! – объявил толстяк и ударил молотком. – Продано!

Девушка убрала тушь и зеркальце в сумочку. Свое дело она сделала. На сцену поднялись лакеи и бережно унесли картину.

– Лот номер шесть! – объявил толстяк. – Единственная рукопись неопубликованного романа Рубена Парсли. Начальная цена – четыреста тысяч. Предполагаемая стоимость через месяц – миллион долларов!

Сразу несколько человек подняли руки, цена росла стремительно. Шаг составлял пятьдесят тысяч. И к удивлению Лизы, цена быстро перевалила за миллион.

– Они думают, что смогут заработать на ней больше миллиона, – как будто прочитав ее мысли, пояснил вполголоса Хёст. – А еще считают, что в случае неудачи потеряют только сумму, которую потратили на покупку.

Рукопись ушла за два миллиона. Лиза задумалась о том, откуда она у Хёста. Ему ее продал мэр? Или она ненастоящая? Уже даже неважно, сколько она стоит на самом деле. Аукцион напоминал какой-то странный конвейер по производству сомнительных предметов искусства. И не столько по производству, сколько по раздуванию их стоимости. Хёст теперь казался ей человеком, который поставил себе на службу само искусство. Поработил и эксплуатирует. Тем временем толстяк снова утер лоб платочком и объявил:

– Леди и джентльмены! С прискорбием сообщаю вам, что главный лот сегодняшнего аукциона снят с торгов. Сожалею!

Вероятно, все собрались тут именно ради него, и новость вызвала у всех гостей одинаковую реакцию: толпа зашумела. Хёст поднялся с кресла. Гвалт нарастал. Лизе стало интересно, как Хёст с ним справится.

Никто не призывал к порядку, никто не пытался перекричать толпу. Все лакеи и распорядитель аукциона молча уставились на хозяина особняка. Сконцентрировали все внимание на нем. Постепенно взгляды всех зрителей тоже сосредоточились на балконе. Лиза не знала, на кого они смотрят – на Хёста или на нее.

Хозяин особняка помолчал еще несколько секунд, а потом заявил:

– Друзья! Я надеюсь, то, что вы сейчас услышите, останется между нами. Я полагаюсь на вашу честность. К сожалению, оригинал работы Сархана похищен.

По залу прошел то ли стон, то ли вздох. Громкий шепот перерос в бесконечный белый шум.

– Наклонитесь к моему уху и сделайте вид, будто что-то говорите. Но так, чтобы это было неочевидно. – Кажется, Хёст даже губами не пошевелил.

Лиза поступила как было велено. Чуть-чуть склонилась вперед и, не отрывая взгляда от публики, сделала несколько едва заметных движений головой. Это должно было вызвать шевеление ткани. Хозяин особняка подыграл. Сделал вид, что что-то сказал ей одними губами. Их маленький спектакль успокоил присутствующих, люди в зале стали затихать, внимательно наблюдая за тем, как незнакомка нашептывает что-то самому Эспену Хёсту.

– Друзья! Прошу вас не придавать значения этому инциденту. – Хёст будто бы повторял чужие слова, Лиза уловила нарочитую протокольность в интонациях. – В скором времени оригинал будет возвращен. Благодарю за внимание.

Хёст развернулся и ушел с балкона. Лиза кинула последний взгляд на толпу и пошла за хозяином особняка.

– Ну, это должно вызвать еще больше внимания, – усмехнулся Хёст, – и соответственно повысить цену работы. Что ж, мисс Ру, благодарю вас за безукоризненно исполненную роль. Обдумайте мое предложение. Время еще есть, не торопитесь. Но и не затягивайте. Понимаете?

Лиза медленно кивнула. Пожалуй, это предложение – первое за последнюю неделю, что она однозначно понимала.

11

Лиза отстраненно наблюдала за проносившимися мимо улицами. Мелькали фонари и витрины. Почему-то пахло бензином, и от этого мутило. Лиза вдруг поняла, что сейчас ей невыносимо тяжело быть наедине с самой собой. Снова набирала силу головная боль и – что хуже – возникали мысли, которых, казалось бы, давно не было. Что дальше? Что делать? Почему все так паршиво?

Все вокруг стало очень контрастным и выпуклым. Лизе казалось, что мелькавшие в окне автомобиля смазанные цвета образуют шершавую реальность, за которую цепляется ее внимание, если не сказать душа. И противостоять этому невозможно. Она казалась себе вязаной куклой; крупные нитки, из которых она состояла, цеплялись за яркие цвета за окном, и она плавно распускалась. Скоро от нее совсем ничего не останется.

Лиза сняла телефон с авиарежима, проверила пропущенные вызовы. Кажется, звонков стало меньше. Она обратила внимание на вызов от Калеба Джонсона, но перезванивать, конечно, не стала. Коротко прожужжал телефон. Сообщение от Саймона. Интересно.

Давай рванем в бар?