Картина Сархана

– Художником, может, и не стать – в академическом смысле. А как высказывание – недурно. Не шедевр, конечно, но чувство тут есть.

– Чувство? – заинтересовалась Лиза.

– Наивное, конечно, но это в данном случае только плюс, – кивнула де Йонг.

Лиза подошла к ней и через плечо посмотрела на картину.

– Так что за чувство?

– Я не сторонник анализа личности художника через его творчество, но в данном случае я бы сказала, что художник влюблен.

13

Лиза в последний раз посмотрела в зеркало и чуть поправила локон, придав прическе немного небрежности. Больше тянуть было нельзя.

Она вышла из спальни и посмотрела на де Йонг. Художница сидела на стуле посреди гостиной. На ее коленях лежал планшет с чистыми листами и карандашом.

– Что мне делать? – спросила Лиза, не зная, куда деть руки.

– А что бы вам хотелось делать?

– Исчезнуть.

– Исчезните, – пожала плечами де Йонг. Она не отрывала взгляда от своей натурщицы.

Лиза пыталась понять, куда именно смотрит Абигейл, но не могла. У нее вообще возникло ощущение, что художница смотрит чуть левее нее. Де Йонг мягким движением поправила карандаш, и без того идеально ровно зафиксированный зажимом.

– Мне куда-то сесть или…

– Вы можете делать все, что хотите, в границах этой комнаты. Но не используйте книги или смартфон.

Лизу почему-то раздражал этот тон. Почему нельзя просто посадить ее в определенную позу и рисовать? Она осмотрелась, пытаясь понять, где бы ей стоило находиться. Диван на фоне панорамного окна – это интересно, но он повернут не в ту сторону. Не будет же де Йонг рисовать ее затылок? Тогда, пожалуй, кресло. И панораму видно, и стоит оно вполоборота. Лиза пошла к креслу и поймала себя на том, что идет на цыпочках. Как будто ее снимают на видео. Сам факт присутствия наблюдателя сковывал ее.

Она села в кресло, чуть повернулась вправо, одну ногу вытянула, другую красиво согнула в колене. Чуть прогнула спину, отметив мысленно, что в таком ракурсе ее грудь должна выглядеть невероятно соблазнительно. Она посидела в такой позе какое-то время и покосилась на де Йонг. Художница не двигалась. Даже карандаш из зажима на планшете не достала.

– Вы будете рисовать? – с некоторым раздражением поинтересовалась Лиза.

– Буду.

– А почему не рисуете?

Художница не ответила, просто сидела и смотрела. Чего она ждет? Лиза все больше жалела о том, что согласилась позировать для портрета. Она повела плечами и потянулась. Вытянула руки вверх, выгнула спину, потом прикрыла глаза и вздохнула, проведя руками по шее.

Ей почему-то вспомнился Саймон. Очередная вспышка воспоминаний из безумной ночи. Даже не что-то конкретное. Просто звук мотора, запах сигарет и его руки на руле. Воспоминание погасло так же, как и вспыхнуло. Совсем призрачное видение. Что на самом деле происходило ночью, а что она выдумала, чтобы как-то восстановить события? Лиза сглотнула и открыла глаза. Посмотрела на де Йонг.

Де Йонг не реагировала. Лиза злилась. Старуха раздражала ее все больше. Лиза закинула ноги на подлокотник кресла и стала рассматривать ногти от нечего делать. Мысленно сделала пометку обновить маникюр. Несчастный скол на указательном пальце буквально делал ей больно: ее ногти должны быть безупречны независимо от обстоятельств. Ей стало смешно. Подобную чушь мог сказать бы Парсли. От подобных слов веяло надменной холодностью и превосходством.

Интересно, подумала Лиза, о чем мог писать такой человек? Он же садист и моральный урод. Что хорошего могло прийти ему в голову? Если он такой же безумный, как все остальные на фотографии, значит, он посвятил творческому безумию всю свою жизнь. А потом сам же свою жизнь и оборвал. Хотя мог еще писать и писать. Вот вопрос: если ты создаешь то, что тебя переживет, останется на сотни лет, имеет ли значение то, как долго проживешь ты сам?

У него не было детей, вдруг подумала Лиза. Ни у кого из запечатленных на том фото нет детей… Она вынырнула из размышлений и посмотрела на де Йонг. Та по-прежнему сидела без движения. Ну и плевать, подумала Лиза. Мне-то какая разница. Если она платит, то может смотреть сколько душе угодно! Может, у бабки крыша едет! Лиза поджала одну ногу под себя и принялась болтать второй.

Лизе вдруг открылась разгадка странного расположения людей на фотографии. Это было буквально озарение. Фото всплыло перед глазами: чередующиеся мужчины и женщины, а потом сбой. Две женщины рядом. Де Йонг и Николь. Но на самом деле ошибки не было. Николь – мужчина. По крайней мере, был им. Или была? Лиза раздраженно хмыкнула. Ох уж эти терминологические сложности. В новую этику она еще не вникала!

Интересно, как Николь звали, когда она была мужчиной? Николас? Красивое получилось бы сочетание – Николас Кортез. Что-то вроде «побеждающего суды»? Лингвистических познаний Лизе не хватало, но даже такой вольный перевод ее вполне устраивал. Пожалуй, Николь это подходит. Эспен Хёст в вольном переводе превращался в «предугадывающего осень».