Картина Сархана

Лиза вспомнила импровизацию Николь в «Пятом круге», ее меняющийся голос… Возможно, он не менялся… физически, но – на уровне ощущений – он казался то мужским, то женским. Как можно было не заметить этого раньше? А выбор нарядов? Максимальное подчеркивание эдакой незрелой… девочковости. Николь отличается довольно буйным характером. Скорее редким среди женщин. Если ты на самом деле мужчина, то очень удобно быть буйной женщиной. Возможно, характер испортили гормоны? Лиза вспомнила слезы Николь на похоронах. Она принимает таблетки?

Лизе вдруг показалось, что женщиной Николь никогда не станет. Не в физическом смысле, а в психологическом, что ли. Она же ведет себя по-мужски. Как будто хочет стать женщиной, но при этом зачем-то держится за мужчину внутри себя. Мужчину довольно злого, резкого, прямолинейного. Она мысленно вернулась к разговору с Саймоном. Той ночью он сказал, что хотел бы на время потерять память, чтобы посмотреть на свою игру со стороны, а потом вернуть память обратно. Снова стать собой. Зачем? Он, как и Николь, держится за свою внутреннюю суть?

Если трактовка фотографии Сархана верна, то грех Николь – это гнев. Именно за гнев Николь и держится! Этот гнев защищает ее. Благодаря ему она не становится уязвимой. Но этот же гнев не дает ей получить желаемое – стать женщиной. Она может быть злой женщиной, но миновать соприкосновения с уязвимостью не выйдет. Лиза медленно покачала головой, почувствовав приступ жалости.

Что вообще толкнуло мужчину Николаса стать женщиной Николь? Очевидно, что это шаг к той самой уязвимости, которой он избегал. Безумие. Лиза усмехнулась. За последнюю неделю она употребила слово «безумие» больше, чем, пожалуй, за всю предыдущую жизнь. Лиза поняла, что сформулировала фразу как-то неправильно. А как правильно? Употребила чаще? Нет, хрень какая-то. Больше раз? Тоже ерунда. Большее количество раз? Да что это вообще за фраза? Она чиновник, что ли? Лиза зло ругнулась под нос, послала все эти формулировки подальше и гордо закрыла тему.

Парсли. Снова ее внимание переметнулось на другой объект. Гордыня. Принцип ведь должен быть тот же. Этот грех, с одной стороны, защищает его от чего-то, а с другой стороны, заставляет его страдать и платить определенную цену.

От чего можно защититься гордыней? Она вдруг вспомнила слова Парсли о том, что он когда-то видел ее на приеме, но не подошел, потому что не мог первым подойти к шлюхе. Эта фраза прозвучала в голове Лизы голосом Парсли. Лиза пощелкала пальцами, помогая себе думать. В случае с Николь она мгновенно додумалась, нет, даже не додумалась, а уловила ее секрет, увидела уязвимость, с которой та не может соприкоснуться. Но вот с Парсли все было очень трудно.

Мало ли от чего можно защищаться гордыней! Да, судя по его жизни, буквально от всего! Он почти открытым текстом посылал весь мир к черту, и мир был ему за это благодарен. Если вспомнить те же похороны, люди, которых он открыто презирал, пришли и попросили добавки. Зачем же ты умер, кто же нас теперь презирать будет, мысленно передразнила Лиза присутствовавших на церемонии.

Но тут же вспомнила вдову и едва не вздрогнула. Жена любила его всем сердцем. Лизе вдруг стало обидно за нее. Почему она любила человека, который меньше всего был этого достоин? Он не только вел себя как подонок, причиняя ей боль, но еще и выстрелил себе в рот, только сделав жене больнее. Или наоборот – возможно, это был единственный способ прекратить ее страдания в браке. А что было бы, если бы Николь смогла пережить уязвимость? Стала бы она настоящей женщиной, как Пиноккио стал настоящим мальчиком? Лиза хихикнула. Но ведь простое принятие уязвимости не делает женщину женщиной. Да и в целом, вдруг подумала Лиза, почему бы не оставаться мужчиной, сохранив при этом уязвимость? Как бы то ни было, если бы Николь приняла свою слабость, стала бы другим человеком. И совсем не важно, какого пола. Но до тех пор, пока она держится за свой гнев, ничего не изменится.

Что-то отвлекло Лизу от мыслей. Она неожиданно вернулась в реальность, будто бы только что проснулась. Медленно моргнула несколько раз и осмотрелась. Де Йонг сидела на том же месте в той же позе. И проклятый карандаш по-прежнему покоился в зажиме. Лиза устало вздохнула и поджала ноги под себя. Чуть повернулась и привалилась спиной к спинке кресла. Оказывается, у нее затекло буквально все тело. Свинцовая усталость заполнила конечности. Лиза похвалила себя за выбор кресла. На диване было бы не так мягко.

Она снова посмотрела на де Йонг. Ничего, конечно же, не изменилось. Лиза покачала головой. Бабка могла бы уже начать рисовать! Могла бы хоть немного уважения проявить! Неужели она не понимает, что Лиза устала сидеть на этом кресле? Ну и черт с ней, подумала Лиза, не поймала момент – ее проблемы. Я сделала все, что могла. Она неожиданно ловко для самой себя свернулась в клубочек и положила голову на подлокотник. Если процесс растянется надолго, то она хотя бы поспит.