Картинки похождений бравого солдата Швейка

«Что за странная история… — сказал капитан Сагнер, — чего вы сюда толкаете этого Кунерта, Швейк?» — «Так что осмелюсь доложить, господин батальонный командир, все как есть должно идти по команде! Он же идиот, ему пан лейтенант Дуб портрет попортил, а он, видите ли, не может себе этого позволить — самому идти с рапортом! Если б не я, он бы, может, и вовсе никогда с этим рапортом не пошел. Прямо как Кудела из Бытоухова… Тот тоже, изволите ли знать, еще на действительной так долго ходил с рапортом по команде, пока его не перевели на флот и на каком-то острове в Тихом океане не объявили дезертиром. А вообще это, конечно, очень печально, когда из-за пары дурацких затрещин приходится идти по команде».

Капитан Сагнер спросил Кунерта, что, собственно, произошло. Однако Кунерт, дрожа всем телом, заявил, что капитан Сагнер могут спросить об этом поручика Дуба, что они ему вообще морду не били и что Швейк все это выдумал. Конец этой тягостной сцене положил сам поручик Дуб, который внезапно откуда-то выскочил и сходу разорался на Кунерта: «Опять по морде захотел?!» Теперь уже все стало совершенно ясно, и капитан Сагнер прямо так и сказал поручику Дубу: «Кунерт с сегодняшнего дня отчисляется на кухню, а что касается нового денщика, обратитесь к каптенармусу Ванеку». Поручик Дуб отдал честь и, уходя, проговорил, обращаясь к Швейку: «Готов поспорить, что когда-нибудь вас вздернут!»

Когда Дуб убрался, надпоручик Лукаш сказал Швейку: «Ох, какой вы жуткий идиот! Но попробуйте мне только сказать, как всегда, «осмелюсь доложить, так точно — идиот». — «Поразительно!» — произнес капитан Сагнер, высовываясь из окна вагона. С какой радостью он бы нырнул обратно, спасаясь от неприятности! Но неизбежное свершилось — под окном появился поручик Дуб. «Чтобы понять это грандиозное наступление, — кричал Дуб в окно, — необходимо разобраться, как развертывалось наступление в конце апреля. Мы должны были прорвать русский фронт и наиболее выгодным местом для этого прорыва сочли фронт между Карпатами и Вислой». — «Я с вами об этом не спорю», — сухо ответил капитан Сагнер.

Когда через полчаса поезд пошел дальше на Санок Балоун находился на платформе, где стояли полевые кухни. Дело в том, что ему удалось выклянчить себе разрешение вытереть хлебом котел из-под гуляша. Сейчас он очутился в пренеприятном положении, ибо, когда поезд тронулся, Балоун ухнул головой в котел, наружу торчали одни ноги! Однако он очень быстро свыкся с этим, и из котла раздалось чавканье… И до чего же похожее на чавканье ежа при охоте на тараканов! А через некоторое время послышался умоляющий голос Балоуна: «Ради бога, братцы! Подкиньте еще кусочек хлеба — соус остается!» Идиллия эта продолжалась до ближайшей станции, куда 11-я рота прибыла с котлом, вычищенным до ослепительного блеска.

Навернул Балоун, надо сказать, и в самом деле немало. Ведь на Лупковском перевале он получил двойную порцию гуляша, а надпоручик Лукаш оставил ему половину своего обеда. Теперь Балоун был счастлив, он болтал ногами, свесив их из вагона, и чувствовал, что военная служба ему стала вдруг милей и родней. Кашевар принялся над ним подшучивать. Дескать, в Саноке будут варить еще один ужин и еще один обед, потому что всю дорогу им ни черта не давали. Все от души смеялись, а кашевар, тот даже принялся распевать старую солдатскую песенку, что-де бог солдата не выдаст, и все такое прочее.

В Кулашной из вагонов был виден разбитый поезд Красного Креста, который свалился вниз в речку. Повар Юрайда был этим очень возмущен: «Разве разрешается стрелять по вагонам Красного Креста?» — «Нельзя, но можно, — сказал Швейк, — ведь потом можно свалить на то, что дело было ночью! А ночью пойди разбери, где красный крест… На свете вообще много чего не разрешается, а делать все равно можно. Вроде как на императорских маневрах под Писком. Тогда тоже пришел приказ, чтобы в походе не наказывать солдат, не связывать их козлом. А наш капитан додумался… Ведь связанный солдат маршировать не может! Так он просто-напросто приказывал бросать связанных солдат в обозные фуры, и поход шел своим чередом».

Марек, заглянув в свои записи, воскликнул: «Как здесь очутился наш пан Ванек? Господин каптенармус, послушайте, какая замечательная заметка будет о вас в истории батальона: «Взорвать неприятельский бронепоезд вызвался каптенармус Ванек. Оглушенный взрывом, он очнулся в окружении врагов. Как вражеский лазутчик каптенармус Ванек был приговорен к повешению. О спокойствии, с которым он смотрел в глаза приближающейся смерти, свидетельствует то обстоятельство, что перед казнью каптенармус Ванек играл с неприятельскими офицерами в карты. Весь выигрыш он передал в дар русскому Красному Кресту, чем растрогал до слез присутствовавшее военное начальство».