Картинки похождений бравого солдата Швейка

Повар Юрайда вытащил из своего мешка бутылку коньяку. «Этот коньяк я зажал в офицерской кухне, — сказал он. — Судьбой ему было предопределено, чтобы я его украл, равно как и мне судьбой было предопределено стать вором». — «А я говорю, было бы неплохо, — откликнулся Швейк, — если бы нам судьба предопределила стать вашими соучастниками!» И предопределение судьбы в самом деле свершилось. Бутылка пошла по кругу, несмотря на протест каптенармуса Ванека, утверждавшего, что пить следует из котелка, а коньяк разделить по справедливости. Наконец, после обмена мнениями приняли предложение пить в алфавитном порядке, причем это последнее было обосновано тем, что у кого какая фамилия — это своего рода тоже перст судьбы. Бутылку прикончил Ходоунский, которому тем самым досталось глотком больше, чем остальным.

Потом засели играть в «цвик». Оказалось, что вольноопределяющийся всякий раз, когда ему достается козырная карта, обязательно должен ввернуть что-нибудь божественное! Так, взяв козырного валета, он воскликнул: «О, оставь мне, господи, валета сего на все лето сие, аще окопаю его и унавожу, да принесет мне плоды он…» Ходоунский продул свое жалованье за полгода вперед. Вольноопределяющийся потребовал с него расписку, чтобы каптенармус Ванек при получке выдавал жалованье Ходоунского прямо ему. «Не дрейфь, Ходоунский, — утешал его Швейк, — если тебе очень повезет, тебя укокошат в первой стычке, и Марек останется на бобах. Подписывай, подписывай!» Ходоунский приветливо процедил: «Цыц, тетушка!»

В Саноке, в здании гимназии, проводилось совещание офицеров батальона. Недоставало одного поручика Дуба, и Швейку было приказано его разыскать. Нашел он его в одном весьма сомнительном заведении вдрызг пьяным. Поручик Дуб вытаращил на Швейка глаза. Почему-то ему взбрело в голову, что Швейка к нему посылают с рапортом о каком-то новом проступке, совершенном ротным ординарцем, а потому он вышел из себя: «Сейчас я тебе покажу кузькину мать, Швейк!» Письменный приказ, врученный Швейком, Дуб с хохотом разорвал: «Ты что, на военной службе захотел записочкой отделаться?! Тут тебе не школа, никакие письменные извинения тебе не помогут!» — «Осмелюсь доложить, господин лейтенант, это приказ по бригаде — господам офицерам велено одеться и явиться на батальонное совещание. Будет решаться, когда нам выступать! Так что, как я полагаю, господину лейтенанту тоже есть до этого дело!»

На улице хмель снова ударил поручику Дубу в голову. Он порол Швейку разную чушь вроде того, что сразу же по окончании гимназии не поздоровался с классным наставником и что дома у него есть почтовая марка с Гельголанда. «Я вас понимаю, — отвечал Швейк. — Вы говорите точь-в-точь как жестянщик Покорный из Будейовиц. Предположим, его спрашивали: «Вы уже купались в этом году в Мальше?», а он отвечает: «Купаться не купался, но зато в этом году уродится много слив!..» Или другой вопрос: «Грибы уже в этом году ели?», а он вам на это отвечает: «Не ел, но вот новый марокканский султан, говорят, очень славный мужик». Дуб остановился: «Марокканский султан? Он уже конченная личность, а я даже зимой никогда так не потел».

Надпоручик Лукаш приказал Кунерту, денщику поручика Дуба, увести и уложить своего хозяина на кушетку. Дуб взял Кунерта за руку и сказал, что по ладони угадает фамилию его будущей супруги. «Ваша фамилия? Кунерт? Приходите через четверть часа, я вам оставлю записку с фамилией вашей будущей супружницы». Едва договорив, Дуб захрапел, но тут же опять проснулся и принялся выводить какие-то каракули в своей записной книжке. Кунерт, простодушный, доверчивый ишак, через четверть часа действительно пришел. Развернув бумажку и с трудом разобрав каракули своего повелителя, он прочитал: «Фамилия вашей будущей жены — пани Кунертова».

В половине шестого утра 11-я рота выступила в направлении Турова-Вольская. Швейк тащился сзади со штабом роты и коротал время, делясь с каптенармусом Ванеком воспоминаниями о маневрах у Большого Мезиржичи. «Места там вроде как здесь, единственно что выкладка была полегче, потому как тогда насчет запаса консервов — этого еще и в помине не было. А если когда какие выдавали, так мы их жрали тут же на месте, а в ранец заместо них совали кирпичи. Потом в одной деревне пришла инспекция и все кирпичи из ранцев повыкидывала… Такая куча получилась, один мужик домик себе выстроил!»

Рота продвигалась дальше. «На маневрах в Писке мы тоже вот так разорили все к чертям собачьим, — рассказывал Швейк, показывая на растоптанные поля вокруг, — а один мужик по фамилии Пиха ни за что не хотел принять от казны восемнадцать крон за причиненный убыток! Судился и получил восемнадцать месяцев. А вот мне, к примеру, сдается, что ему надо было одеть своих дочерей во все белое, сунуть им в руки по букету и расставить на своем поле, чтобы чин-чином приветствовать высокочтимого пана. Я это читал про Индию, где подданные какого-то властелина бросаются слону под ноги, чтобы он их растоптал. То есть я имею в виду того слона, который нес на своей спине этого владыку», — пояснил Швейк.