Картинки похождений бравого солдата Швейка

Балоун стал вытаскивать из-за пазухи и раздавать огурец за огурцом. Но тут на пороге появился староста с фонарем в руках. Увидев эту сцену, он перекрестился и истошно завопил: «Москали брали и свои забирають!» Все вышли на улицу и пошли по селу, сопровождаемые целой сворой псов. Барбосы упорно не отставали от Балоуна и всё кидались на карман его штанов, где лежал кусок сала, который Балоун по жадности подло утаил от товарищей. «Чего это они к тебе так пристают?» — полюбопытствовал Швейк. После длительных раздумий Балоун ответил: «Доброго человека чуют». Но при этом не сказал, что держит в кармане руку на добром шматке сала!

Штаб роты разместился в доме священника, а рота — на небольшой винокурне. Каптенармус и кашевары метались по деревне, доставая свинью, но все было впустую. Разбудили и еврея в корчме, который начал рвать на себе пейсы, громко сожалея, что не может господам солдатам ничего предложить. Наконец он пристал к ним, предлагая продать одну столетнюю корову, невообразимо тощую дохлятину. Корчмарь заломил за нее баснословную цену и рвал на себе волосы, что такой коровы не найти во всей Галиции, во всей Европе и на всей земле, что это самая толстая корова, какая вообще когда-либо была на белом свете! Смотреть эту корову ездят из самого Волочиска, божился старик корчмарь.

«Лучше убейте бедного еврея, но без коровы не уходите!» Своими воплями и причитаниями он сбил всех с панталыку и, в конце концов, эту падаль, которой побрезговал бы любой живодер, все-таки потащили к полевой кухне. Уже с деньгами в кармане корчмарь еще долго плакался, что его пустили по миру, потому что он за бесценок отдал такую замечательную корову. Он просил его повесить — на старости лет он сморозил такую ужасную глупость, из-за которой его праотцы непременно перевернутся в гробу! Вывалявшись еще разок в пыли, он вдруг стряхнул с себя всю скорбь я пошел домой. Жене корчмарь сказал: «Эльза, жизнь моя, солдаты глупые, а твой Натан — большая умница!»

Снять с коровы шкуру не было никакой возможности! Когда ее все же стали сдирать, шкура в нескольких местах лопнула, и под ней открылись мускулы, скрученные, как засохший корабельный канат. Между тем откуда-то приволокли мешок картошки и, не питая никаких надежд, принялись варить эти жилы и кости. Тут же рядом повар в полном отчаянии пытался состряпать из этого скелета офицерский обед. Эта несчастная корова надолго запала всем в память! Можно почти с уверенностью сказать, что если бы позже, перед битвой у Сокаля, командиры напомнили солдатам про лисковецкую корову, 11-я рота в грозной ярости бросилась бы со штыками наперевес на врага!

Корова оказалась такой нахальной, что даже супа, и того сварить из нее было нельзя. Чем дольше мясо варилось, тем крепче оно приставало к костям, образуя с ними одно целое, закостенелое, словно бюрократ, разводивший полвека канцелярскую волокиту и пожиравший одни «дела». Швейк, поддерживавший в качестве вестового постоянную связь между штабом и кухней, чтобы не прозевать, когда будет готов ужин, в конце концов доложил надпоручику Лукашу: «Так что, пан обер-лейтенант, она уже прямо фарфоровая. У этой коровы такое твердое мясо, хоть стекло режь! Кашевар Павличек, когда его пробовал, сломал себе передний зуб, а Балоун — задний коренной!»

Надпоручик Лукаш расположился на кушетке в доме лисковецкого священника. «Послушайте, Швейк, — сказал он, — пока нам дадут поесть, вы бы могли мне рассказать какую-нибудь историю». — «Хо-хо! — ответил Швейк, — пока нам дадут поесть, я бы успел вам рассказать всю историю чешского народа… А вообще, доложу я вам, на земном шаре обитают люди разных характеров! Так что потому и был прав повар Юрайда, когда в Кирай-Хиде, налакавшись вдребезги, свалился в канаву и стал орать: «Человек предопределен и призван, дабы духом своим правил в гармонии вечного мироздания!» А когда мы его оттуда вытаскивали, так он еще кусался… Юрайда думал, что лежит дома и ни за что не хотел вылезать!»

Надпоручик Лукаш воскликнул: «Иезус-Мария! Я бы вам, Швейк, сказал, да не хочется портить себе ужин!» — «Так ведь не всем же быть умными, господин обер-лейтенант! Потому кабы все были умные, то на свете было бы столько ума, что каждый второй был бы круглым идиотом. Представьте, к примеру, что было бы, если бы каждый знал законы природы так, как один господин, пан Чапек… Он, изволите ли знать, хаживал в «Чашу» и всегда говорил: «До чего сегодня прекрасно светит Юпитер, а ты, пентюх, даже не знаешь, что у тебя над головой! Кабы тебя, негодяя, сунуть в пушку да выстрелить, ты бы туда летел со скоростью снаряда миллион лет!» Ну, а лаялся он при этом так, что потом обычно сам вылетал из трактира, и к тому же с обыкновенной скоростью».