Картины эксгибициониста

Лицо Эдди выражало нечто среднее между виной и отчаянием. Трансформация выражения лица усиливалась количеством принятого.

Ничего не оставалось, как делать новый дубль. Но в два утра ничто не заменит утерянное. Ничто, только принятие факта пустоты и подготовки к новому дублю. С ними спорить бесполезно, лучше согласиться. До сих пор я не могу спокойно слушать то соло. Полное destifinado — out of tune[60].

К началу 1972 года я прикупил положенный поп–звезде дом в сельской местности, игнорируя факт, что мне придется два часа добираться до основного места бизнеса — Лондона. Я приобрел коттедж раннего тюдорского периода в Уилдене, что в восточном Суссексе, с дубовыми балками и десятинным амбаром в придачу. Дом окружал сад в шесть с половиной акров, имелось четыре конюшни. Фасад довершал фарсовый сценарий. Сигары и прочее воспламеняющиеся, лучший коньяк из бокалов уотрефордского хрусталя, — натуральный помещик. Я пытался вести себя, как безупречный отец, муж, но безумно цеплялся за стог сена в этой глуши, приводившей меня в уныние. Eщё никогда на меня не наваливалось столько ответственности. Все случилось так быстро, что бутылка коньяка незаметно вползла в мою жизнь.

Приготовления Грега и Ди Энтони по заключению сделки практически завершились. Ди должен был стать нашим новым менеджером. Несмотря на наш с Карлом скептицизм, в целом картинка складывалась хорошо. Нам потребовалось время, чтобы увидеть в Ди некую привлекательную силу, несмотря на вздорный характер. Он мог найти лучшие контакты в трудные времена.

Тем временем, мой отец по–своему принял меры безопасности в окрестностях поместья, стреляя из духового ружья в белок, облюбовавших чердак. В четыре утра, он мог поклясться, они топотали как взвод пехоты по чердаку, обгладывая деревянные балки.

— Мне кажется я одну достал, — сказал отец возбужденно.

— Спасибо, папа! Но ты лучше не высовывайся, а то опять отправят на фронт.

Я купил мотоцикл. Такой, что надо. Нортон 750. Я слишком часто падал с маленькой пятидесятикубовой Хонды Monkey Bike — всё, что могли видеть таксисты, когда я проезжал мимо них на двухколёсном чуде, так только макушку. Требовалась большая громкая машина, чтобы меня было видно издалека. По дороге от Ли Джексона, рисуясь на своём семьсотпятидесятом блестящем красавце, меня развернуло на 360 градусов по гололёду. Я ударился башкой об асфальт, не успев пожалеть о ненадетом шлеме. К сожалению, поздно было и подумать о том, что голова не обладает упругостью теннисного мячика на финале Уимблдона. Добрый парень вытащил байк из окна магазина, пригласил меня к себе в дом почиститься, глотнуть виски и доставил в больницу. Я воспользовался его гостеприимством, отказался от госпитализации и алкоголя, пока не глянул в зеркало и не увидел торчащую кость. Кость выглядело чудовищно белой, но пришлось заставить себя глядеть. Он торчала над правым глазом, как часть раковины, над которой я склонился. Лоб тоже был настолько бледным, будто его на неделю окунули в белила. Я глядел на… я глядел на череп!

И тут меня озарила идея. Я практически глядел на машину! Пришлось принять добрую порцию виски, хоть и убив тем самым несколько клеток мозга, и добрый спаситель отвёз меня в больницу.

Единственный оставшийся хирург собирался на вечеринку. Он был одет в безукоризненную белую рубашку. С неохотой ему пришлось остаться и зашить меня. В какой–то момент показалось, что кто–то пошутил, забрызгав голову красными чернилами, пока до меня не дошло, что это моя кровь. Из проткнутой артерии на рубашку хлынула хорошая такая струя. Доктор ушёл, а я лежал и смотрел на кровавое шоу, пока не пришёл другой врач и не закончил работу.

Виски сработало великолепно, я выбрал наименее подходящий момент процедуры и спросил, какой будет шрам.

— Пока похоже на букву К, — ответил новый хирург безапелляционно.

— Прекрасно! Если подумать, можно сделать Е над другой бровью. Вам не сложно?

В утешение я решил записать сольный альбом, отдав дань уважения моим кумирам. Я всегда хотел записать классическую пьесу в стиле буги “Honky Tonk Train Blues” и через великолепного барабанщика Джона Хайзмена познакомился с не менее ярким аранжировщиком Нилом Ардли. Он согласился написать партии для джаз–оркестра из двадцати человек, используя в качестве примера старые пластинки на 78 оборотов в минуту Боба Кросби и Боба Кэтса. И пока мы работали, то подумали, почему бы не записать что–нибудь еще? Правильно, почему бы и нет?

— Я люблю Паркера. Как насчет “Au Privave”? — предложил я.

Нил впечатлился. Он любил Птицу и за неделю смог вплести почти все темы Паркера в аранжировку “Au Privave”.

Нужно было записать ещё один трэк, чтобы деньги на студию не были потрачены впустую. Хайзмен предложил “Walter L”, композицию Гэри Бёртона, я не возражал. Это был, в конце концов, блюз и огромное полотно для синтезатора.

Когда запись послушали в Melody Maker в марте 1972–го, то написали: