Картины эксгибициониста

Эти истории могут нарисовать поверхностную картину моего расслабленного состояния. Но в глубине души дела обстояли совершенно иначе. Страх сцены достиг такого невероятного уровня паранойи, что от встречи с четырнадцатитысячной толпой меня тянуло либо спать, либо вырвать.

Я беспокоился о нотах, что должен сыграть, я нервничал о том, как выгляжу… в основном я ужасно нервничал!

Я обратился к известному психотерапевту с Харли стрит, который вкатил в меня столько вещества, из–за чего я поплыл, признался, что очень любил своего волнистого попугайчика, рассказал правду о внебрачных связях. Это было больше похоже на борьбу с состоянием наркотического опьянения. Смущенный и вялый, я взял с собой жену на ланч. Разговор проходил в таком ключе:

— И как проходит лечение?

— Ээээ, да нормально.

— Нормально?

— Да, нормально… очень хорошо. Давай закажем еду.

— Я не голодна. О чем ты говорил?

Я не был готов для столь внезапной конфронтации. Последовав совету врача, я честно принимал все претензии Элинор, пока читал меню. Я был голоден, все что я хотел — поесть, в то время как жена только хотела знать, сколько женщин было у меня во время гастролей. Просматривая меню я случайно ответил, что потерял счёт.

— Ты потерял счёт?

— Да. Как насчет сандвича со стейком, звучит неплохо.

Ответа не последовало. Я поднял глаза и увидел, что Элинор плачет.

— Вообще–то я имел в виду, что никто не вёл счёт специально.

Я постарался минимизировать удар до такой степени, что начал отказываться от собственных слов, пока не осознал, что ни мне, ни лечению это не приносит пользы. Я почувствовал в её слезах вздох облегчения, по крайней мере её подозрения более–менее подтвердились. Я попытался найти оправдание содеянному, сказав, что я один заплатил высокую цену, солгав и изменяя нашему браку. Всё это спуталось с музыкой, мной и, в конечном счёте, с домой и семьёй. Для нашего же блага нужно принять реальность бизнеса, быть сильными и, может быть, мы сможем пройти через это.

Вне всякого сомнения брак дал трещину, но мне повезло, что на этом этапе не привлекли адвокатов по бракоразводным делам. Я уволил психотерапевта и 24 февраля 1973 года начал брать уроки пилотирования.

Первый инструктор почти не верил в мои способности, постоянно переключая управления на себя в самый ответственный момент приземления. Летали мы на Пайпер PA–28 «Чероки».

— Слишком высоко! Уменьши мощность! Следи за скоростью! Не заглохни, не используй элероны! Слишком низко! Боже! Подбавь газу! Выровняй штурвал!

А потом он хватал рычаги управления и приземлялся самостоятельно. Наконец, после четвертого приземления, крича и ругаясь, я взорвался.

— Как я научусь управлять этой кастрюлиной с крыльями, если ты орешь, ругаешься и приземляешься сам?

— Окей, окей. Мы сделаем ещё один круг, и я не скажу ни единого слова, чёрт побери!

— Обещаешь?

— Ну?

— Спасибо.

Я чувствовал, что инструктор был весь в ожидании во время последнего полёта. И хотя он не проронил ни слова, его молчание кричало на меня сквозь каждый капилляр, выступавший на его лбу. Приземление прошло достаточно приемлемо, чтобы кричащий пассажир покинул самолёт, а я выруливал к месту старта первого самостоятельного полёта. Отец присутствовал там и записал событие на новенькую кино–камеру Super 8.

Моё приземление лучше всего можно сравнить с возвращением самолёта Чероки 140 на Землю–Мать. Ничто в действительности не может летать на этой планете. Мы бросаем вызов гравитации. Я пренебрёг выравниванием на высоте крыши омнибуса, на котором стоял ещё один автобус в качестве превентивной меры, пока не произвёл подходящего приземления с парашютированием. Но я сделал первый шаг в сторону лицензии пилота.

Настоящий учитель, Мартин Нанн, прозябал в обучении опасным занятиям слабых на желудок учеников. Он продемонстрировал удивительную стойкость и мастерство в воздухе и научил меня настоящему искусству пилотирования, верх тормашками закинув Чероки в облака на высоте тысячи километров, а мне предоставив право разруливать ситуацию и выравнивать аэроплан, пока мы не шмякнемся на землю. Я часто приезжал на уроки, чтобы мы с Мартином приняли воздушный бой от одного отчаянного авиатора, вообразившего себя Дугласом Бейдером[66]. Это нужно было проделывать тихо, чтобы авиадиспетчерская служба ничего не заметила. Цель — поразить «врага» с помощью выдвинутого крыла, которое нужно вставить в хвост или крыло оппонента. От такого развлечения волосы дыбом вставали, в воздухе, оказывается, тяжело отыскать чужой аэроплан. Ваша голова должна вращаться на 360 градусов. Мартин, казалось, инстинктивно чувствовал, где находится чужак и брал отстрел на себя.