Картины эксгибициониста

Выступлений становилось больше. Если нам не платили, это не имело значения, потому что у меня была «постоянная» работа. Новости о сейшенах распространялись со скоростью ветра, и где бы они не проходили, музыканты быстро собирались там, чтобы поиграть. Таким местом был, например, «Harrison’s Bar» в Брайтоне. Он был прибежищем для матросов и девушек лёгкого поведения. Им было не важно, кто и что играют на сцене, поскольку в зале стоял невообразимый гул. Зато там можно было экспериментировать, что для джаза особенно важно. Здесь я встретил человека, который изменил представление и обо мне, и о музыке, которую я играл. Его имя — Джед Армстронг. Местные музыканты звали его Нодди из–за агрессивной манеры игры на ударных и раскачивания головой из стороны в сторону. Он обрушивал шквал ударов на тарелки, бомбил бочку и творил чудеса левой рукой по рабочему барабану. Если солист был в ударе, то он ободряюще вопил «Йееее!» Джед был шумным. Не просто шумным, мы с ним были одинакового знака — Скорпиона. Это как если бы Сал Парадайз встретил своего героя Дина Мориарти в книге Керуака «На дороге».

Мы разговорились, и он пригласил меня выйти и сыграть. Хотя я не чувствовал, что играю на уровне, Джед вытащил меня на сцену и поддерживал на первых порах. Обычно он посмеивался надо мной, когда я играл попсу, и тогда он старался быстро перейти к чему–то другому. Джед придерживался твёрдых взглядов на всё: от записей до манеры одеваться и вести себя в обществе. Я прислушивался к его мнению. Вообще–то он был очень серьезным, но любил шутки в стиле Лени Брюса. Мы встречались время от времени в пабах, играли вместе или просто сидели у него дома, слушая джазовые пластинки, а он обычно курил странно пахнущие сигареты. Джед был очень замкнутым человеком, жил с матерью, которую я никогда не видел, хотя её присутствие в доме ощущалось. Его фирменные рубашки «Austin Reed» были идеально выглажены, «Ливайсы», штиблеты и клубный пиджак всегда вычищены — по–видимому, его мамой, никогда не появлявшейся перед гостями. Его друг, Боб Спэнсуик, тоже барабанщик, был полной противоположностью Джеда. Неряшливо одетый, он вечно болтался с сигаретой во рту, а зарабатывал на жизнь ловлей рыбы. Я едва избежал освистания за «работу с этими мажорами из банка».

Он был прав! У меня не было ничего общего с теми или на кого я работал. Они, вероятно, считали меня чудиком, так как во время обеда я предпочитал в столовой сидеть один, в то время как остальные собирались большими компаниями, травили байки и анекдоты, над которыми дружно смеялись. Быстро закончив обедать, я искал покоя в комнате отдыха, где, к моей беспредельной радости, стояло пианино, и я мог на нём разрабатывать новые идеи. Единственным моим слушателем был Вэл Чизмен. Обед заканчивался слишком быстро и пора возвращаться к работе, чтобы постоянно поглядывать на часы. Иногда я нарочно резал перфокарту, как будто её зажевал сортировщик компьютера, чтобы иметь возможность пройти в отсек машинисток и перепечатать испорченную карточку. Я был слишком застенчив, чтобы завести роман с кем–нибудь из них, но все же надеялся, что кто–то из девушек сама проявит инициативу.

В конце концов, я попросился перейти в канцелярию. Вкладывать бумагу в конверты — хоть какая–то физическая нагрузка, в отличии от нудного наблюдения за работой компьютера IBM. Но переход привел к тому, что я оказался под опёкой мистера Уэллса, все больше и больше приходившего к выводу, что я не гожусь для работы в банке.

В пабе «У Харрисона» в обычное воскресное утро, заказав дайкири–чернику, расположившись у шумного и липкого бара, с Джедом на сцене, ты с трудом различаешь музыку во всеобщем гвалте. Оркестр кончает играть и следующий в очереди — я, с Годфри Шепардом на басу. Джед остался за барабанами, и мы начали “Straight No Chaser” Телониуса Монка. Зал ходит ходуном, не обязательно от нашей музыки. Я поднял глаза с клавишей и увидел, что у Годфри на голове пара женских панталон, и он пытается глядеть на струны сквозь штанину. По всей видимости, одна из дам, отрабатывающая свою смену, потребовала песню группы под названием The Beatles, а когда Годфри отказал, она задрала платье, спустила панталоны и накинула их ему на голову, обозвав Годфри «Контрабасная пизда месяца».

Миссис Смит научила меня всему, что знала. Она хотела, чтобы я поступил в Королевский музыкальный колледж в Лондоне. Если бы она видела наши выступления в пабе, после всего, что она сделала для меня — это её сильно расстроило. Я был перед ней в неоплаченном долгу за её внимание и заботу. То, что она разглядела и ценила мой талант, всегда меня поддерживало. И я с неохотой попрощался с ней, чтобы дальше не расстраивать.

8:50. Проспал. Изматывающий десятиминутный бросок до работы на верном велосипеде позволил мне успеть плеснуть воды на лицо, смыть пот и сажу после ночи в пабе, причесаться и занять рабочее место.

Чем мы сегодня будем заниматься? О да, все тем же самым — вкладыванием бумаг в конверты. Вот это прикол!