Картины. Описание статуй

Основная мысль и цель его описаний заключается в том, чтобы доказать: художник одухотворяет мертвую материю и, выражая чувства и переживания изображаемого образца, заставляет нас как бы какими-то чарами забывать о том, что перед нами камень или медь. Эта мысль является лейтмотивом всех тех «эпиграмм» александрийского периода, которые посвящены описаниям произведений искусства и образцы которых даны в примечаниях. Эту мысль Каллистрат не перестает повторять в каждом своем «Описании», останавливаясь с этой целью на описании глаз, волос, нежности кожи, на смене тех сильных ощущений, любви и ненависти, нежности и ярости, какие мы находим, например, при описании Медеи (опис. 13).

В этом перед нами вырисовывается образ литературно и философски образованного человека. В этом крупное различие Каллистрата от Филостратов. И эти, конечно, не лишены философского образования. Но поставив те или другие философские вопросы в своих «Введениях», они дальше уже ведут описание совершенно просто, главным образом занимаясь истолкованием произведения искусства. У Каллистрата же вся его речь пересыпана философскими терминами, да и сам он не скрывает, каким по его мнению должен быть. истолкователь искусства»: (VI, 4) – «один же из тех, кто считается мудрым в искусстве и кто умеет с более тонким к искусству чутьем подметить чудесные стороны в каждой работе художника...» и т.д. Следует указать еще на одну черту нашего автора: он дает описание статуй, которые были в Греции и Италии, но в двух случаях он говорит о тех, которые находятся за этими пределами; это статуя Мемнона в Египте (9) и рельефная картина из воска Афаманта (14). Наш автор прямо говорит, что их он не видал: для первой он употребляет термин έπιστευομεν (1, 5) «как мы знаем (поверивши чужим рассказам)», для второй он ставит слово logos – рассказ, предание, слух. Это заставляет нас полагать, что остальные статуи он видел сам и, значит, он не «легкомысленный ритор», а действительно ценный для нас источник наших знаний о древнем искусстве.

Конечно, было бы странно, если бы человек, хорошо образованный, живший в эпоху одного из тех «ренессансов» древнего мира, когда страсть к старине была модной в литературных кругах, предпочел бы вместо описания действительно существовавших в его время произведений искусства заняться измышлением несуществующих в природе произведений. Мы можем, конечно, допустить так же, как для Филостратов, что иногда по ошибке или поддаваясь общему мнению, он мог копию или подражание приписать великому мастеру. По крайней мере, мы видим увлечение у него тремя художниками: Скопасом, Лисиппом и Праксителем. В равной степени можно допустить, что эти описания делались по памяти, почему и допущен ряд мелких погрешностей и неточностей. Здесь играет роль другая цель, которую Каллистрат, подобно Филострату младшему, ставит себе при составлении своих «Описаний», – показать, что слово столь же хорошо, как и резец в руке художника, может явить нашему взору произведение искусства. Это особенно подчеркнуто им в сравнение между Скопасом и Демосфеном (2,5). И тут, конечно, яд риторики мог отравить ту ценность, которую Каллистрат имеет для нас как «толкователь искусства».

1. Сатир [228]