Картины. Описание статуй

(1) Если верить чудесам, что были на Крите, то Дедалу было дано создать статуи, которые двигались сами собой, заставить золото обладать человеческим чувством; руки Праксителя создали вещи совсем как живые. (2) Была священная роща и в ней Дионис стоял в образе зрелого юноши, столь нежного, что медь, казалось, сама превращалась в нежное тело. Настолько оно было мягко и пышно, что казалось созданным из другой какой-либо материи, не из меди; и хотя это была лишь медь, она покрывалась юным румянцем; будучи безжизненной, она хотела дать представленье о жизни; если ты к ней прикасался кончиком пальцев, она как будто сама уступала давлению. На самом деле, являясь массивной, медь искусством художника становится мягкой, уподобляясь нежному телу, но избегает, чтобы ее осязали рукою. (3) Был Дионис цветущим, исполненным нежности; страсть от него истекала; таким нам представил его Эврипид в своих «Вакханках», рисуя нам его образ. Плющ венчал его голову, окружая ее. Как живой плющ, сгибалась медь в лозах и поддерживала кольца кудрей, спадавших со лба. Он полон был смеха, но что вызывало величайшее удивление, это то, что в мертвой материи были заметны проявления удовольствия, и медь решилась в. себе воплотить выражение сильных чувств. (4) Его прикрывала шкура оленя, не та, что обычно Дионис носил на себе; медь превратилась в подобие шкуры. Он стоял, опираясь левой рукой на тирс и тирс обманывал чувства нашего зрения: он был сделан из меди, а казалось, что, превратившись в естественный свой материал, он источает блеск свежей зелени. Глаза у Диониса пылали огнем, в них можно было увидеть безумный восторг; это вдохновенное состояние стремилась выразить также и медь; казалось, сама она была охвачена божественным духом, как будто Пракситель сумел вложить в эту статую вдохновенный и бурный восторг.

9. Мемнон [247]

(1) Я хочу тебе рассказать о чуде Мемнона. Ведь это творенье искусства поистине выше всякого создания рук человека. Статуя Мемнона, сына Тифона, была сделана в Эфиопии из камня, но будучи камнем, она не осталась в пределах, природой ему предназначенных, не вынесла той молчаливости, которую природа назначила камню, но получила дар речи: всякий раз когда день поднимался, Мемнон-статуя громко приветствовал Эос-Зарю; всякий раз когда день к ночи склонялся, он стон испускал, печальный и жалобный, горюя об уходе его. (2) Этот камень был не лишен и способности плакать, слезы текли у него, подчиняясь желанью. Статуя эта Мемнона, как мне кажется, отличалась от живого человека только строением тела, в остальном же она шла путем человеческим и управлялась, можно сказать, душой или ей подобною волей. В нее была вложена способность чувствовать горе, и ее охватывало также чувство радости; оба чувства ею владели. Природа назначила камням от рождения быть безгласными и немыми; им нельзя по желанию ни руководиться печалью, ни знать радость, но они остаются бесчувственными при всех переменах судьбы; а вот в этот камень Мемнона искусство вложило способность чувствовать радость, быть восприимчивым к горю; только в нем, как единственный случай, мы знаем, что искусство в камень вложило и голос и мысли. (3) Дедал смело в юной отваге решился придать своим статуям способность движения, и его искусство имело достаточно силы преодолеть косность материи, заставить их двигаться хороводною пляскою, но у него не оказалось ни искусства, ни возможности создать говорящие статуи, а вот руки художников-эфиопов нашли способы создать то, что казалось невозможным: они победили безмолвие камня. Говорят, что этой статуе Мемнона эхо отвечает и отзывается эхом, когда он звучит, и на печальный стон его отвечает печалью. Когда же он радуется, эхо, в свою очередь подражая ему, издает звуки радости. Это создание художника, кроме того, успокаивает и горе Зари, его матери, не давая ей вечно искать сына, так что это искусство эфиопа-художника как бы возвращает ей судьбой унесенного Мемнона.

10. Асклепий [248]

(1) Если мы верим, что корабль Арго,[249] созданный руками Афины, обладал даром речи и что судьба дала ему жребий находиться между созвездий, то неужели мы не поверим, что Асклепий вложил свои силы в статую, дав ей пророческий разум, что он предоставил ей участие в мощи, которой он сам обладал? Если мы допускаем, что божественный дух воплощается в телах человеческих, оскверненных страстями, почему не поверим, что он сочетается с тем, в чем нет никакого порока? (2) И то что я вижу, мне кажется не смутным отображением, но выражением самой истины. Смотри, как это творенье искусства не только дает характерный облик – создавши подлинный образ, само становится как будто живым божеством. Будучи мертвой материей, оно излучает божественный разум; создание рук мастера, оно дает то, чего нет ни в одном мастерстве, приводя доказательства живущей в нем души и проявляя их таинственным образом.