Картины Парижа. Том II

Закон был вынужден разрешить разлучение супругов, — нечто несравненно более возмутительное, чем официальный развод, так как такое разлучение, разъединяя два существа, вырывает у них из-под ног твердую почву.

Случаи развода в тех странах, где он разрешен, гораздо реже, чем случаи разлучения супругов. Нужно ли удивляться тому, что, будучи не в силах побороть неумолимый закон, к тому же совершенно некстати связанный с самой суровой религией, — человек дошел до того, что стал над этим законом издеваться, постоянно и вполне открыто нарушая его.

Добровольные разлучения супругов в Париже весьма обычны. Тщетно обращаться к закону, требуя разрыва уз, сделавшихся невыносимыми; люди сами порывают их, и ни гражданские, ни церковные законы не задают супругам никаких вопросов по этому поводу, раз ни одна из сторон на это не жалуется. Вот каким образом неумолимые законы внезапно теряют и силу и уважение.

252. Контрасты

Столичные женщины пользуются не только самой широкой свободой, какую только можно себе представить, но и совершенно исключительным доверием. В силу каких-то тайных маневров они являются невидимой душой всех дел и добиваются успеха, почти не выходя из дома; они влияют на общественное мнение, когда оно находится в нерешительности.

Если между мужем и женой возникает ссора, муж оказывается всегда неправым; несколько дней спустя его уже изображают в самых мрачных красках. Всюду проявляется женское единодушие. В конце-концов как адвокаты, так и судьи и закон оказываются на стороне мужа. Тогда все дело кассируется, передается в другой суд, женщины поддерживают сторону жены, и, несмотря на всю неопровержимость доказательств, — им удается сначала возбудить все умы, а потом и увлечь их за собой.

Но беда незамужней! Ей ничто не дозволяется, все вменяется ей в преступление. Матери неусыпно наблюдают за дочерьми, потому что хорошо знают все проделки, на которые способны вдохновлять страсти. В силу этого роль молодой девушки исключительно трудна. Ее обучают всем приемам жеманства и кокетства; ей внушают любовь только к искусствам, служащим украшением сладострастья; ей преподают только науку нравиться, и в то же время желают, чтобы она, забыв о цели, к которой ведут все эти наставления, стала холодна и глуха ко всем речам, произносимым в ее присутствии, и оставалась бы равнодушной, видя какое впечатление производят ее чары.

Ей приходится, следовательно, скрытничать, а сердце ее молодо и не рождено, повидимому, выдерживать непрерывное притворство. Она ни единым словом не может обмолвиться о том, что сама отлично понимает; свет по отношению к ней глуп и несправедлив. Если она задумчива, тотчас же начинают говорить, что ее томит желание иметь возлюбленного. Если она весела и беспечна, ее упрекают в несдержанности. Она не может ни смеяться, ни вздыхать. Хотят, чтобы она в одно и то же время была и не была молодой девушкой.

Вот почему девушкам скучно с женщинами, а женщинам — с девушками. Им совершенно не о чем разговаривать друг с другом; если же между какой-нибудь женщиной и молодой девушкой возникает близкая дружба, то невинности второй приходит конец.

263. Истерические припадки

Изнеженность сладка, последствия ее — ужасны.

Этот стих Вольтера точно продиктован врачом. В самом деле, — изнеженность тела указывает на бездействие души. Все наше тело приходит в расслабленное состояние, лишающее ткани их эластичности, необходимой для того, чтобы все секреции совершались правильно.

Это вызывает истерические припадки, являющиеся следствием бездеятельности тела, нарушившей душевные способности. Воображение становится всесильным, потому что начинает управлять изнеженными органами, которые от непрерывной неги теряют упругость, делаются вялыми, а это состояние вялости вызывает в нервах ряд тяжелых конвульсий, так как, ослабев от непомерных наслаждений, нервы теряют способность сдерживаться и возбуждаются сами по себе.

Воображение открывает дорогу страданиям, ибо когда у воображения нет определенного объекта, который его поглотил бы, оно приобретает способность воспринимать все окружающее как повод к страданию. Праздность потакает чувственным страстям, а когда эти последние истощаются, то чувствительность, которая их переживает, не знает, куда устремиться и к чему привязаться.

Скоро чувствительность начинает утомлять, становится мучением. Несчастный человек желал бы еще бесконечно наслаждаться, но его организм уже совершенно изношен, а нервы отказываются передавать ощущения, проводниками которых они должны бы являться.

Ужасное состояние! Это пытка всех чересчур изнеженных существ, которых бездействие толкнуло во власть губительных наслаждений и которые цепляются за призраки, порожденные общественным мнением, лишь бы уклониться от труда, предписываемого природой.