Картофельная яблоня (сборник)

– И я не могу! – Подвёл итог Пётр и опрокинул пятую рюмку.

Юлька молчала.

– Мрут люди, а мы туда ещё народу подсыпаем. Всё шкурные интересы свои празднуем. О каких комнатах, прошлых обидках или делёжке чего бы то ни было может идти сейчас речь? – Пётр сник. Свои вопросы он, похоже, задавал в никуда. – Неужели это всегда гнездилось в нас? Не сейчас же выросло, а?

– Думаю, не сейчас, – тихо сказала Анна. – Ты уже вспоминал 37-ой.

Теперь карантинные зоны встали перед её мысленным взором в полный рост. Карантинные. Карательные.

На кухню забежали по каким-то своим надобностям разгорячённые игрой Василь и Колька. Василь по-хозяйски забрался на стул и полез пухлой лапкой в вазу с печением. Анна ухватила его мягкое тельце и молча прижала к себе. Неужели те, кто делает эти звонки, тоже когда-то были вот такими тёплыми, маленькими комочками? Чего не хватает в их организме, что теперь они могут набрать тот номер и заселиться потом в опустевшие комнаты? Должно же тут быть какое-то объяснение!

Василь пытался выбраться из ограничивающих его личное пространство объятий и привычно ныл: «Ну, ма-а-ам!».

Четырёхлетний шимпанзе Моня 16 смотрел на Анну чёрными очами и просительно протягивал сморщенную стариковскую ладонь. Синявская взяла его на руки. Моня нежно приник лицом к её плечу и затих. Анна всеми силами старалась не привязываться к этим антропоморфным животным, так похожим на доверчивых маленьких детей. Она даже называла их подчёркнуто обезличенно: Моня 1, Моня 2 и так далее. Но невольно именовала их тёмные ловкие лапы руками, а живые и подвижные морды – лицами. Сквозь порядковые 1, 2, 3 всё равно проскальзывали конкретные черты. Моня 1 – у него был скверный характер, он вечно швырял в неё кожуру от бананов. Моня 2 был поэтом – мог часами задумчиво сидеть в углу вольеры, уставив печальные глаза в потолок. Моня 3…

Синявская отогнала опасные мысли. Когда она начинала думать о подопытных зверях в таком ключе, руки протестовали и отказывались вводить в обезьяньи организмы вибрионы. Сантименты на работе отражаться не должны.

Моня 16 стал первопроходцем. В его заражённой крови курсировали те самые антитела, которые надёжно защищали саму Анну от неоинфекции. Очередную гипотезу, какие условия позволяют существовать активным антителам в крови Синявской, выдвинул никому неизвестный аспирантом Кутиков. И вдруг она дала долгожданные всходы. Когда Синявская оповестила об этом своих коллег, с которыми держала связь, повисла тишина. Интернет-конференция пребывала в шоке. Лучшие умы со всего мира подавали свои теории и вдруг какой-то мальчишка… Потом шок прошёл и начались поздравления. Синявская ясно слышала в них всю гамму человеческих чувств, от запредельного неразумного восторга до сцеживаемой по капле зависти. Всё же люди намного смешнее её Моней. Поздравления Анна принимала сдержанно и тревожно. Она была суеверна. Крохотный шажок вперёд ещё не означал победы. Антитела были привиты заражённому неоинфекцией шимпанзе Моне 16 и, действительно, почти тут же начали действовать. Белкам присвоили название Мо16 (чтобы не было обидно пролетевшим с открытием академикам).

Анна не ошиблась. Почивать на лаврах не пришлось. Первые дни антитела, активно боролись с вибрионами, затем с молекулами иммуноглобулинов стало происходить что-то неладное. Складывалось впечатление, что они стали относиться к врагам индифферентно. Те, правда, тоже какое-то время держали нейтралитет, но погибать категорически отказывались. Таким образом, Моня 16 был носителем смертельной инфекции, но яркой симптоматики не выдавал. Зато подсаженный к нему четыре дня назад Моня 17 моментально подхватил заразу и вчера скончался.

Синявская записала в своём журнале: «С введением Мо16 наблюдается непродолжительная ремиссия, однако интенсивность инфицирования от носителя вибриона остаётся прежней». Анализ крови Мони 16, сделанный сегодня, подтвердил предположение. Вибрионы начали медленно, но верно действовать. Антитела безмолвствовали. Всё это означало только одно, животное очень скоро погибнет. И всё же это был первый случай, когда организм продержался, имея в себе смертельного возбудителя заболевания, более двух недель. Работа двигалась.

Пригревшись, шимпанзе начал задрёмывать. Его потряхивало. Анна погладила беднягу по горячей голове и осторожно опустила на подстилку. Сейчас ей надо было заняться анализом крови Мони 18, здорового шимпанзе, в чью кровь она ввела сначала Мо16, а несколько дней спустя – возбудитель смертельной болезни.

Мощный электронный микроскоп показывал картину, которая заставила Синявскую вздрогнуть. Мо16 добивал оставшиеся в живых вибрионы. Это означало, что, если иммуноглобулин ввести в здоровый организм, неоинфекция, занесённая туда позже, будет уничтожена. Во всяком случае, на первых порах. Не свидетельствовало ли это о появление той самой вакцины, которая хоть и не могла излечить заболевших, но успешно предохраняла от заражения здоровый организм?