Картонное небо. Исповедь церковного бунтаря

Поскольку сам Христос не «имел где главы преклонити» – то есть являлся добровольным нищим, можно сказать, что и траты из этого ящичка были в том числе и на себя. Но христиане сочтут это кощунством, поскольку для них Христос их Бог, а Иуда страшный предатель. Христос просто не мог брать деньги из этого ящичка, раз он просил «на нищих», хотя, казалось бы, ничего в этом нет сверхвыдающегося – сотрудники благотворительных организаций тоже получают зарплату. Из-за такой психологической дифференциации христианин не может видеть в своем духовнике Иуду, но только Христа. Критическое мышление здесь подавляется вероучительным пафосом. А Христу надобно жертвовать деньги и не только для их последующей передачи условным нищим, но и возливать дорогое миро на главу. В этой схеме я был тем самым условным нищим, на которого условный Иуда «ради Христа» принимал пожертвования «в общак». Одновременно я обслуживал сам церковный спектакль и планировал через подвижничество преуспеть в духовном смысле. У меня был свой драйв, поэтому я никогда не виню ни отца В., ни других монастырских отцов за то, что я потратил практически лучшие годы жизни на церковь. Это был мой выбор и моя ответственность, и они не несут ответственности за мою жизнь, как не несёт её продавец алкоголя за алкоголизм покупающих его товар.

Полноценным членом общины послушник не является – для этого он должен быть записан в братию или пострижен. Тогда (как и в случае с едой) ему будет доступ и к другим ресурсам общины – ему могут дать денег и на протезирование зубов, или даже на холодильник в келью. Но всё равно основной денежный поток идёт в каком-то другом направлении, и никакой послушник (и даже монашествующий) не имеет права даже задать вопрос про эти деньги. Это почти везде так, куда ни сунься. Деньгами и ресурсами заправляют особые люди, а твоё место в церковном спектакле для внешних. Может быть, со временем и ты преуспеешь, если захочешь. Вся соль здесь в том, что для идеалиста и хотеть богатств является греховным чувством. Ты зачем в церкви – деньги делать? Редкий человек скажет – «да», пусть он и настоящий стяжатель в рясе. Конечно, в церкви далеко не все – идеалисты, и преуспевают здесь циничные и злые дельцы. Но и эти дельцы скрепляют свою психику нравоучениями – и зачастую при всём своём стяжательстве являются истово верующими людьми, поскольку без веры их жизнь в монастыре теряет всякий смысл. Деньги-то они делают, но зачем? Рационализация выстраивает порой остроумные комбинации (деньги нужны на случай, если придёт антихрист и можно будет купить какую-нибудь деревню, собрав туда духовных чад и т. д.), но многие монашествующие сидят на деньгах, как собака на сене. Собрать-то они их собрали, но приумножить и вложить не могут. Думаю, что скоро они покаются (по-гречески покаяние значит µετάνοια, что дословно означает «перемену ума») и начнут вкладываться в какие-нибудь криптовалюты. А пока те, кто сподобился сидеть на денежных потоках, перенаправляет их на свои счета, покупая земельные участки и квартиры на своё имя.

Всё это делается с лукавой мыслью, что скоро придёт антихрист и разорит монастыри бесовским уставом, тогда будет жить квартирное православие, о чём-де я сейчас так сильно пекусь. К тому же хорошая подушка безопасности позволяет минимизировать риски, если тебя начнёт гнобить архиерей. Церковный человек на денежном потоке найдёт тысячи причин для того, чтобы пощипать из этого пирога, и его жизнь становится двойной – одним полушарием мозга он спасается с братьями, другим – считает барыши, прямо как скупой рыцарь у Пушкина. Управление денежными потоками полностью изменяет церковного человека, который внезапно понимает, что такие, как он, являются, по сути, единственными бенефициарами этой системы. Тогда как остальная массовка создаёт для общества иллюзию соборности и демократичности. Для тех же, кто не сподобился сесть на денежный поток, сребролюбие переходит в форму мшелоимства – забивания кельи разными ненужными вещами, которые можно впоследствии выменять на что-нибудь тебе нужное. Поскольку я никогда не сидел на церковных деньгах, как благородный стяжатель золота и хрустящих банкнот, а занимался обычным плебейским мшелоимством, собирая пылесборники в виде ненужных штанов или третьей скуфейки, то каюсь в том, что был куда более сребролюбивым, чем те самые сидящие на деньгах. Они-то конвертировали свою и чужую болезнь, алхимически трансмутировав её в золото, тогда как я не избавился от привязанности к миру, прилепившись к постыдным и унизительным келейным вещам. Вместо свободы во Христе я на десятом году своего подвижничества однажды осознал, что культивирую обычную рабскую психологию, закрывая глаза на удивительное и тайное (а самое главное – несправедливое) материальное неравенство внутри самой церкви.