Картонные стены

– Эмоциональным. Позитивным. Хотя, насколько помню, несколько раз уходил из дома, но тогда это воспринималось мной как вполне закономерный юношеский протест против доминирующего отца. Мой Лешка тоже чудил: то на какие-то левые митинги ходил, то по девушке одной, совсем никчемной, почти год убивался. Но в юности все протекает мягче. Скачки настроения обычно списывают на разбушевавшиеся гормоны. Если нет клиники, – а невроз – не клиника, это навязчивое состояние с полным сохранением адекватности по отношению к себе, – первые звоночки могут протекать незаметно для окружающих. Варя, запомни, невроз – это всегда крик о помощи! Если человеку не удается докричаться в окружающий мир, он начинает кричать в себя. Привычку снимать стресс с помощью бутылки Андрюшка взял, по всей видимости, от отца.

«Так же, как моя дочь», – с неприязнью вспомнила Самоварова о бывшем муже.

Как только в памяти промелькнул истертый образ, ее цапанула так и не отпустившая до конца старая обида. Обида даже не на бывшего мужа – скорее на себя.

На то, что долгие годы позволяла так с собой обращаться. Мало того, что он систематически «усугублял», он еще и гулял – почти в открытую. Такой был человек.

Варвара Сергеевна вспомнила о том, что Алина давно подозревала Андрея в супружеской неверности – поверхностной, чисто физиологической, и оттого еще более отдалявшей ее от мужа.

Но то живое, пульсирующее чувство к жене, что вылезло вчера из Андрея, не подтверждало Алининых подозрений.

Да, человек со своими противоречиями – самое сложное в мире существо.

И все же, даже не испытывая симпатии к Андрею, она не могла себе представить на его месте своего бывшего – неоправданно самоуверенного, неумело лживого, почти без боя отказавшегося от них с Анькой.

– Хорошо, а в чем, на твой взгляд, заключаются причины невроза? – чтобы отвлечься от бесплодных воспоминаний, продолжала допытываться у доктора Варвара Сергеевна.

– В объективной или субъективной невозможности решать свои проблемы.

– И русский человек выбирает самый простой и доступный способ – бутылку.

– Давай уж хоть ты не заводи эту шарманку! Так живут во всем мире, и не следует приписывать этот порок исключительно русским.

Вновь, осознанно или подсознательно, Валерий Павлович встал на сторону Андрея. Вчера из сочувствия пил с ним, правда, не спускал с него глаз и уговаривал не делать глупости, но ведь разделял же компанию! При всем своем богатейшем профессиональном опыте, доктор не нашел иного способа коммуникации.

– Варь, – он словно подсмотрел в ее мысли, – я, конечно, вчера был не герой… Но, думаю, ты-то как раз должна меня понять: как важно оставить внутри себя крупицу человеческого и, не слушая голос врача, забить на все классификации, симптомы и определения. Андрей всегда видел во мне старшего товарища, ни в коем случае не отца! А товарищ в экстремальной ситуации не читает лекций и не поучает, а сопереживает и сочувствует.

– Валер, не оправдывайся… Вчера ему было необходимо выговориться, мы поступили правильно, что нашли в себе силы остаться до конца.

Вся эта история, как чувствовала Самоварова, состояла исключительно из тонких, острых, спрятанных глубоко под кожей, но прочных взаимосвязей. Слепой корысти по отношению к мужу и любому из тех, кто что-то для нее значил, в откровениях Алины не прослеживалось. И оттого разобраться в случившемся было еще сложнее.

Расчет диктует прямые, тщательно выверенные линии, здесь же рисовалось многослойное экспрессивное полотно, взявшее свою разрушительную энергию из прошлого.

Самоварова почувствовала, как злость, вызванная воспоминанием о бывшем муже, в разы усилилась.

Какого черта и она вчера взялась подыгрывать Андрею?

Все местные персонажи, кроме, пожалуй, измотанных работой и мечтавших поскорее вернуться к своим семьям работяг, играли хорошо разученную роль: Жанка – вечную, раздираемую противоречиями, невесту, Ливреев – нестареющего душой балагура, Андрей – успешного во всем человека (и даже в своих вчерашних пьяных откровениях он нет-нет да подчеркивал это), Аглая Денисовна – эгоистичную аристократку, доктор – доброго друга, а она, Варвара Сергеевна, кого?

Жилетку для слез и психотерапевта для обеих подруг – как для присутствующей, так, выходит, и для пропавшей.

«Я иду, по-ка-вру, ты идешь, по-ка-врешь, он идет, по-ка-врет», – всплыли в голове слова, произнесенные незнакомым, рассыпавшимся на осколки женским голосом. Чехов, кажется… Не важно.

Пора отказаться от роли в этом спектакле и начать наконец действовать!

Включить логику и здравый смысл.

А то ведь и в самом деле может быть поздно…

Ей необходимо тщательно отработать единственную, пусть нелепую, нашептываемую интуицией версию, которую она прокручивает в голове со вчерашнего дня. Последние страницы Алининого дневника (обнаружив его, она, разумеется, первым делом заглянула в конец) как будто подтверждают ее подозрения.