Картонные звезды

Наши опасения подтверждаются буквально через несколько секунд. Тем же маршрутом, что и МИГи, с еле слышным звоном, проносится шестерка каких-то самолетов. Идут они значительно выше, и, что это за машины, нам с земли не видно. Сворачиваем к ближайшим зарослям от греха подальше. Но и здесь нам не везет. Едва съехав на обочину, радийная машина застревает в грязи полузаросшей водоотводной канавки. Из нее тут же выскакивают Воронин, Басюра и Камо. Показывая жестами, чтобы мы следовали за ними, вся троица опрометью бросается к лесу. Но сигналы эти к сведению принимает один Стулов. Хлопает дверца нашей машины, и он, разбрызгивая на бегу грязь, мчится вслед за капитаном. Но мы, сидящие в кузове, делаем вид, что нас все это совершенно не касается. Мы понимаем, что все внимание американцев занято МИГами, а не двумя практически неразличимыми с их высоты грузовиками. Приникнув к прицелам, зорко следим за уносящимися вдаль противниками. Вот они расходятся и начинают производить непонятные нам маневры. Причину такой нервозности понимаем позже, когда замечаем в небе несколько белесых вспышек. Вскоре появляются и исчезнувшие было из поля зрения МИГи. В небе закручивается быстротечный бой. Самолеты и выпускаемые ими ракеты чертят в облаках замысловатые кривые, а, кроме того, до нашего слуха доносится резкий стук самолетных пушек. Мы никак не обнаруживаем себя, сидя на виду у всех участников боя, но как бы и в засаде. Отличить нашу зенитку от прочих кустов можно будет, только если мы начнем стрелять. Это мы учитываем вполне и готовимся к удару тайно, когда для этого будет подходящий случай.

Но события разворачиваются совсем не так, как обычно показывают в военной кинохронике. Сразу два самолета внезапно вспыхивают и, сильно дымя, падают. Оба наши. А у американцев пострадал только один самолет. Он еще пытается маневрировать, но из его двигателя трубой валит черный дым, и мы понимаем, что долго он все равно не протянет. Однако пилот подбитой машины, хоть и снижаясь, все же упорно тянет к недалекой границе, стараясь уйти как можно дальше от места боя. Остальные же американцы прикрывают его со всех сторон, словно стараясь оградить от возможной атаки. Мы смотрим им вслед, сжав зубы от злости. Дистанция для нас слишком велика, и стрелять вдогонку совершенно бессмысленно. Эх, нам бы сейчас пушку помощней, да народу побольше…

— Парашют! — радостно и громко кричит Преснухин. — Кто-то успел выпрыгнуть!

Поворачиваемся в ту сторону, куда он указывает. И точно. Примерно в полутора километрах от нас замечаем быстро снижающегося парашютиста. Конечно, нам надо бы бежать со всех ног к нему на помощь, но… Но, нет приказа. Оставить пушку без надзора нельзя, да и «радийную» машину без прикрытия тоже не бросишь. Крутим головами в поисках невесть куда исчезнувших командиров. Ага, вот и они. Идут голубчики обратно. Озираются по сторонам, видимо, все еще не совсем уверены в окончательном завершении воздушной стычки. Оба заляпаны свежей грязью по самые уши, и мы с трудом сдерживаем ехидные улыбки.

— Там парашютист упал, — кричит отошедший несколько в сторону Преснухин, сложив ладони рупором. — Вон в том болоте!

— К черту всех парашютистов, — раздражено отмахивается Воронин, — давайте скорее вытаскивать машину из канавы.

При этом он выразительно тычет рукой в сторону увязшего грузовика. Делать нечего. Начинается извечное российское действо, которое называется хоть витиевато, но точно: извлечение бегемота из болота. Разворачиваемся, цепляем трос, потихоньку газуем. Одна попытка, вторая. Безрезультатно. Делаем маневр наличными силами. Теперь Басюра пересаживается в завязшую машину, а я сажусь за руль хозяйственного грузовика. Стулов принимается нами командовать, а капитан, брезгливо отряхиваясь, устраивается в сторонке, на лежащей у дороги измятой железной бочке. Еще три или четыре энергичные попытки и задача выполнена. Расцепляемся, разворачиваемся. Сматываем трос. Грузимся сами.

— А это кто такой? — внезапно интересуется Стулов, уже поднявшись на подножку машины.

Одной рукой он держится за баранку, а другой удерживает изуродованную дверцу машины. Но взгляд его устремлен поверх крыши кабины, куда-то влево от дороги. Поворачиваемся и мы. По болотистой низменности, в направлении дороги, пошатываясь и спотыкаясь, бредет какой-то человек.

— Щербаков, Косарев, — кивает в его сторону лейтенант, — сбегайте, доставьте-ка его сюда по-быстрому, что-то он мне не нравится. Одет он как-то не так.

Почему этот кто-то одет не так как все, выясняется довольно скоро. Уже подбегая к незнакомцу, мы отчетливо слышим громко и с чувством произносимые весьма специфические выражения, более уместные на Магаданских приисках, нежели на Вьетнамских равнинах.

— Твою мать… — бубнил мужчина, с трудом выдирая ноги из липкой грязи. — Вот… повезло-то, вот… угораздило.

— Ты что, никак русский?! — наивно воскликнул я, подхватывая его под руку.

— А что, неужели не видно? — резонно огрызнулся он. — Да, а куда это меня занесло? И черт нас дернул взять южнее…