Сбиты над ДРВ
По дополнительным данным, еще 3 американских стервятника были сбиты, вторгшись в воздушное пространство ДРВ, над провинцией Хатинь и Куангбинь. Общее число сбитых самолетов достигло 3065…
Быстрота, с которой нас но прибытии развели по подразделениям, лично меня очень удивила. Словно осы, налетели со всех сторон невесть откуда взявшиеся взводные, и не успели мы сказать и слово, как уже шагали по своим ротам под их бдительными взорами. И тишина, и никаких комментариев. Парни в роте, разумеется, поспрашивали нас, что и как там все происходило и откуда мы заявились такие грязные и измученные? Ну, наплели мы им разные разности, удовлетворили первое их любопытство. Особо распространяться о наших похождениях было просто некогда. До вечера нам было предоставлено некоторое время, для того чтобы слегка привести себя в порядок и немного очухаться. Лично мне даже дали немного поспать… так, до часу ночи. А потом все, потом марш на смену. Причем не в ТРГ, а в общий зал.
Помнится, именно в тот день я впервые уснул стоя. Работал у стойки, что-то делал, и, изо всех сил борясь с одолевавшей меня усталостью, вроде бы пытался восстановить затухнувшее направление Гуам — Кодена. И вдруг писк в наушниках, стук телетайпов, голоса сослуживцев неожиданно сменились гробовой тишиной и внутреннее «Я» неожиданно предупредило меня о неправильности моего состояния, произнеся одно лишь слово где-то внутри головы: «Спишь!». Напрягая все силы, поднял я чугунные веки и к своему удивлению увидел, что уже сполз вниз но стойке на половину ее высоты.
— Вот, черт! Вот это конфуз! — обиженно сжал я зубы. — Какая была необходимость ставить меня именно в нулевую смену?
Чтобы как-то сбросить сонную одурь, принимаюсь бродить по территории поста. Три шага в одну сторону, три — в другую. Более внимательно осматриваю зал. Ни одного из тех, кто был со мной в походе, на посты не выставлено. Я единственный. И неожиданная мысль заставляет меня несколько взбодриться. «Неужели, — думаю я, — это еще одна проверка? Типа того, смогу ли я еще шевелиться после стольких приключений. Надо будет, — решил я, — завтра же опросить всех, с кем путешествовал по лесам. Если из них только избранных отправили на смену, то, наверное, это о чем-то говорит. Вот только бы знать о чем!»
Но осуществить свой план я так и не смог. Круговерть новых напастей внезапно обрушилась на вторую роту. Совершенно неожиданно некоторые крайне важные для нас радиостанции начали дружно переходить на новый стандарт скорости передачи телеграфных сообщений. Если раньше вражеские телетайпы поддерживали скорость в 467 знаков в минуту, то теперь они заработали со скоростью в 602 знака! Разумеется, наши доморощенные телетайпы не могли выдержать такого темпа и несли сплошную отсебятину. Командование полка перепугалось не на шутку. Возможности достать, откуда бы то ни было, новомодные телетайпы у них не было, и выполнение боевой задачи буквально в одночасье оказалось под угрозой. Естественно, что наши командиры спешно начали применять ответные меры. Поначалу (что вполне естественно) наши «сапоги» инстинктивно принялись давить на подчиненных. Срочно вызвали в штаб нашего ротного механика, Вовку Широбокова, и дали ему там такую накачку, что он возвратился оттуда чуть живой.
— Они что думают, — жаловался он, сидя с нами в курилке, — стоит только приказать, и все моторы начнут крутиться в полтора раза быстрее? Да они, в таком случае, круглые идиоты!
— Мой тебе совет, — отозвался я в ответ на его гневную тираду, — ты все-таки попробуй что-нибудь изобразить. Прояви разумную активность. Затребуй для начала со склада новый телетайп. Заодно и выбей себе исправные инструменты. Кричи, шуми, топочи ногами, капризничай, наконец. И заодно попробуй все же раскрутить какой-нибудь старенький, разношенный телетайп до максимальных скоростей. Курочь его, ломай, создавай видимость работы. Если и не получится ничего, то ты с чистой совестью сможешь сказать, что сделал все что мог! Тогда с тебя и взятки будут гладки.
Широбоков умолк и призадумался.
— Оно и верно, — наконец отозвался он. — Но новый телетайп я гробить не хочу.
— Да ты его только выпиши, — по-дружески обнимаю его за плечи, — а там мы найдем ему достойное применение. Тащи его ко мне, а себе возьми любой старый.