Картошка и саксофон

— Значит, Вселенная возникла, потому что Дьявол захотел переиграть Бога?

— Значит, так.

— По ошибке, стало быть.

— Понравилась тебе сказка?

— Нет.

— Тогда сочини такую, чтобы понравилась.

— Я не хочу сочинять. Я знать хочу.

— Человек знает только то, что сам сочинил. А больше ничего знать нельзя. Бог-то ведь внутри, а не снаружи.

— Солипсист несчастный.

— Не выражайся… Захотел любить — придумал любимую. Захотел ненавидеть — придумал врага. Чего придумал, тем и живет.

— А если ничего не придумал?

— Тогда не живет.

— Я мыслю — значит, существую… А тебя самого-то устраивает притча, которую ты сочинил?

— Да у меня их много.

— Чего ж ты мне эту рассказал? Получше не нашлось?

— Прятаться ты любишь. Расскажу получше — спрячешься в нее. А в эту не захочешь.

— Вредный ты тип, дед.

Он поднялся со скамейки. Помолодел, стал выше ростом. И на кого-то очень похож… на меня, елки-палки!

А чего ж я хотел, беседуя с собственным зеркалом?

* * *

«Я люблю тебя все-таки.

Почему-то мне кажется: чтобы ни произошло в жизни с нами обоими — умирать я буду у тебя на руках. Всегда вот так:

— Как у вас дела?

— Да разошлись, сколько можно.

— Хи-хи… опять?

А потом и хихикать перестали…

Ты возвращаешься, когда мне плохо. Ты возвращаешься, когда нужен. А потом становится еще хуже.

В позапрошлом году. Я подошла — ты стоял и смотрел в окно — и уткнулась лицом между лопаток. Я никогда не доставала выше лопаток, даже на каблуках.

Ты в ту ночь назвал меня не моим именем. Не знаю, заметил ли ты, что я совершенно искренне ничего не заметила.

В прошлом году. Я ходила по улице, прожигая панораму горящими глазами. Я сшибала мебель и нечаянно ломала металлические ложки, и все было потрясающе здорово… а когда он закрыл за собой дверь, занесла его номер в черный список — и вечером позвонила тебе. Но ты был пьян.

Мы провозились всю ночь: оба очень хотели, чтобы чего-нибудь получилось, но ни черта не получилось, ни у тебя, ни у меня.

Дело не в тебе. И не во мне. Просто выдохлись. Исчерпали друг друга. Уже не сможем друг друга вытащить, только утопить.

Иди к черту. Считай, что я опять бегаю по улицам, прожигая панораму горящими глазами и прочее. Не звони мне. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра…

Я сама тебе позвоню.

Крепко целую.

Твоя».

— …КАКОГО ЧЕРТА ТЫ ОПЯТЬ РЕФЛЕКСИРУЕШЬ?! ВТОРОЙ ЭТАЖ ПРОЛЕТЕЛИ, ТЫ ЧТО — БЕССМЕРТНЫЙ??????????

Этюд третий: Истукан. Драйв

— С ума взбеситься можно. Так прямо взял — и моргнул?

— Чтоб я сдох.

— Не нааадо… подыхать. А вот я попробую?

— Э! Не стоит.

— Да ладно, я одним глазком, — Ольга наморщила лоб и уставилась — одним глазком — в деревянные глаза деревянного истукана. С минуту покачивала головой вправо-влево, потом разочарованно заявила:

— Не хочет.

— Я пошутил.

— Тыыыы!

Большая, мягкая, якобы сердитая кошка прыгнула — я оказался на кушетке навзничь и укушенный.

— Ты все врал.

— Да.

— Не было никакого наваждения.

— Не было.

— И никаких джунглей не было.

— Никаких.

— И Африки никакой не было.

— Ее вообще не существует.

— Вот именно… что? Африка есть! Опять врешь?

— Нет.

— Она на карте нарисована!

— Это другая Африка. В которой я был, той не существует. Правда.

Танюха улыбнулась:

— Ну вас на фиг.

— Пральна. На фиг его.

— Да нет, я думаю — не врет. Состояние нужно особое.

— Ага. Травки хочешь?

Танюха молча слезла с дивана и подошла к истукановой морде. Эта морда мне снилась по ночам, в красном мороке вставала перед глазами, когда я был возбужден или рассержен. Я имел неосторожность посмотреть на нее (ох, уж этот апломб цивилизованного идиота!) два года назад. А ведь предупреждали старики: не надо…

— Не надо, Тань.

Она хмыкнула:

— Знаешь, что я думаю?.. Так ведь не бывает, чтобы только приобретать. Что-то находишь — что-то теряешь…