Картвелеби. Книга вторая

– Какой же вы хам! – облегчила душу Саломея и вышла вон из кабинета.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов. Софико почувствовала стыд за то, что не послушалась старшую подругу и вконец испортила её отношения с начальством. Тяжело вздохнув, господин Арамянц опустился на своё место за столом.

– Не поймите меня неправильно, ваше сиятельство. – Он обратился к ней поразительно спокойно, и Софико даже не поверила своим ушам, – но вы очень неопытны, а у меня нет желания обучать вас всему с нуля. Работа здесь чрезмерно сложная, и мы обходимся тем персоналом, который у нас есть, чтобы не набирать кучку юнцов, от которых только хлопоты.

– Но я не буду создавать вам хлопот. – Она сердечно заверила его в этом, и он тяжело вздохнул. – Прошу вас, Левон Ашотович! Моя семья в бедственном положении.

– Я очень сочувствую вам, княжна, но это всё ещё невозможно.

– Когда я писала статьи у Ваграма Артуровича в издательстве, он рассказывал мне, что вы прогрессивный человек и не возражаете против женщины-врача. Неужели он лукавил?..

Левон хитро сощурился, услышав имя брата. Софико поняла, что Ваграм много говорил о ней, но и это не помогло. Врач обошёл письменный стол стороной и со вздохом направился к двери.

– Идите домой, Софико Константиновна. Вас, должно быть, уже заждалась матушка.

– Нет, я не уйду. Вы же взяли к себе Саломею Георгиевну! Значит, и меня можете.

– Саломея Георгиевна. – Голос Левона неожиданно потеплел, – совсем другое.

Девушка бессильно прикрыла веки. Она бы возразила что-то ещё, но вдруг Тамина Гагиковна вбежала в кабинет с побелевшим лицом и губами. Её голос дрожал.

– Там привезли, – задыхаясь, сообщила сестра милосердия, – сердечника!

Ни минуты не мешкая, доктор выбежал из кабинета, и старшая сестра помчалась за ним следом. Софико, повинуясь странному порыву, бросилась вдогонку. Да, потом её отчитают за то, что путалась под ногами в такой момент, и всё же она чувствовала, что… поступала правильно.

– Затруднённое дыхание, холодный пот. И пульс слабый! – хладнокровно заключил Левон, проворно расстегнул на сорочке пациента пуговицы и прислушался к его сердцебиению. – Нужен массаж!..

Он принялся за него прямо в коридоре и не позволил сёстрам докатить каталку до операционной. Среди других больных началась паника, и Софико увидела, как Саломея брезгливо отвернулась. В её собственных висках пульсировало, и она видела себя как будто со стороны. Однако, сознание оставалось светлым, а мысли сменяли друг друга в два раза быстрее. Повысив голос, господин Арамянц послал Тамину Гагиковну за каким-то шприцем.

– Чего вы копаетесь?! – крикнул он старухе в спину. Почтенный возраст давал о себе знать, и руки сестры тряслись, а взгляд был полон ужаса. – Мы теряем его, понимаете?!

Всё произошло в один миг. Что-то толкнуло Софико к решительным действиям, и она в два прыжка оказалась возле Тамины Гагиковны, вырвала из её рук шприц и с размаху воткнула его в вену больного.

Дыхание пациента выровнялось, и он гулко застонал, медленно приходя в себя. Перед глазами Софико всё расплывалось. Левон Ашотович распрямился и посмотрел на неё оценивающим взглядом снизу вверх. Выглядел он впечатлённым.

15

Сдержав обещание, Шалико писал в Сакартвело каждую неделю. Тимур, отвечавший в их имении за корреспонденцию, приносил юной княжне запоздалые письма пачками, и уже даже почтальон тихонечко хихикал в сторонке. Правда, потом, когда приходилось ехать в Ахалкалакскую почту с ответным письмом по несколько раз в месяц, ему становилось совсем не до смеха. Той весной князь Циклаури и княжна Джавашвили обеспечили его работой с лихвой!..

Дома все относились к причудам влюблённых со снисхождением. За весь апрель Нино получила около пяти писем и носилась по лестнице с округлыми от радости глазами до тех пор, пока эмоции чуть-чуть не отпускали её. Через несколько дней приходил новый конверт, и все начиналось сначала. Два или три письма она даже зачитала сёстрам и Игорю вслух, когда те очень попросили. В те минуты, когда сестрёнка запиналась и, краснея, пропускала несколько абзацев, сидзе хитро переглядывался со старшей свояченицей и мысленно журил Шалико Константиновича за несдержанность. Ай-ай, ну и что «разобидевшийся фигляр» позволял себе?.. Им оставалось только гадать об этом, когда Нино, сдерживая румянец на щеках, извинялась перед родными и, перепрыгивая через две ступеньки, мчалась в свою комнату.

Она закрывалась в своей спальне и, прижимая конверт к сердцу, несколько секунд не дышала совсем. Когда сердцебиение выравнивалось, она горячо целовала письмо и, усадив себя за письменный стол, спешила написать ответ. В начале мая очередное её обращение было полно любви и тоски по возлюбленному:

«5 мая 1888 года

Генацвале!..