Карты четырех царств.

— Тогда идите и укореняйте. А вечером жду к нашему костру, — предложил Ул, махнув на прощанье Алелю, безнадежному в своем неумении отказывать людям, которых он якобы ненавидит.

Площадь, толпа и шум остались далеко позади.

Ул теперь шагал по привычному городу, не пострадавшему во время боя. Он вбирал впечатления и обещал себе нарисовать всё это. Он уже освоил перспективу, светотень и прочее важное, и он еще много раз явится с поклоном к Мастеру О, чтобы менять на его уроки тепло души и благодарность — без торга…

— Высшая карта, — не унялась Лия, она молчала давно, но, конечно же, продолжала сверять и анализировать, не сбившись с мысли.

— Я смиренно внемлю, — Ул комично поклонился и заодно подобрал еще один медяк.

— Шут. Высшая карта всегда — шут, — на губах Лии проступила улыбка. — Дурак, готовый шагнуть в пропасть. Я никогда не понимала, почему он важнее прочих. Мне никогда не выпадал в гаданиях шут. Я всего лишь королева, а это — выгода и сухая логика. Чем дольше играю, тем более уверена: у меня слабая карта, вот почему приходится использовать людей. Даже теперь: я покинула дом и пытаюсь понять, это я сама спровоцировала отъезд или всё же мне второй раз в жизни выпал… шут?

Ул обернулся и долго смотрел на взрослую Лию, сейчас куда более похожую на девочку из детства — почти способную принять чудо. Кончиками пальцев, быстро и не раздумывая, Ул нанес контур узора, и тот сделался туманом, уплотнился, стек на руку — вроде кисейного платка.

— Я не верю в случайные карты, базарные предсказания и прочее… данное извне. Настоящее люди создают сами, внутри. Ты и он, это настоящее, — Ул улыбнулся Сэну, очнувшемуся и уже не особенно старому, кажется, даже так… — ты и он. Двое. Вот вам рисунок. Не судьба, не предназначение и уж точно не приглашение в иерархию. Просто я вижу вас именно так. Вечером еще поговорим у костра.

Ул перелил текучий невесомый шёлк — вроде бы, именно он вздумал стать канвой для рисунка — в ладонь Лии. Отвернулся и пошел прочь. Лэйгаа скользила рядом, солнце пекло макушку, мир был такой цветной и замечательный…

Лия расправила ткань и долго изучала узор. Ул, шагая прочь, знал это и очень надеялся, что его рисунок поймут верно. Душой, а не умом. Лия ведь могла назвать узор «влюбленные» и решить, что главное в нем — рассказ о счастливой семье. Хотя там всё — о выборе. Всегда и обязательно — о выборе.

— Она поймет, — прошептала в ухо Лэйгаа.

Ул свернул за угол и остановился. Наконец-то нет суеты и толчеи!

Ул протянул руку, поймал ладонь своей птицы Лэйгаа, зная точно: именно она — волшебная. Если есть бессмертие и исцеление, даруемые белыми лекарями, то именно такая птица им и требуется. Её нельзя ни изловить, ни удержать. Ей лишь можно стать парой. Хотя как же это трудно для бескрылого…

— Ты следовала за мной очень долго. Теперь выбирай дорогу, — улыбнулся Ул и раскрыл ладонь.

Эпилог. Однажды, глубоко во вселенной…

Двадцать лет я шел к этому дню, и наконец смысл жизни сделался конкретен, как мишень в тире. С чего всё началось? Мне было двенадцать, и в тот единственный год я жил, как нормальный ребенок. Даже, пожалуй, счастливый.

Мысленно я называл его отцом и отчетливо помню это потрясающее ощущение: гордиться кем-то и знать, что тебя ответно уважают.

Он явился из ниоткуда, выкупил обшарпанную «однушку» у старой учительницы, повезло ей… Это ведь не жизнь была, дверь в дверь с притоном наркош, на этаж ниже двери, куда стучат, собираясь порешать вопросы дележа территории. Полиция у нас и днем-то патрулировала, не сбрасывая газ на поворотах, а он — жил и не гнулся. Он не вытирал мне сопли и не призывал начать новую жизнь, лишь учил быть сильным. Сам он умел это, как никто другой. Когда я сдуру сунул руку не в тот карман, и за мной пришли, он заступил им дорогу. Их было десятка два, да при оружии… Его убили выстрелом в голову, а я… он отшвырнул и крикнул: беги. Я слушался его. Только его. Даже тогда.

Если б я еще был умным! Я бы не вызвал полицию, не стал давать показания, впустую тратя время. Я бы знал сразу: все схвачено, и даже очень упрямый свидетель не обеспечит ход делу, и больше того, он сам запросто станет подозреваемым… А через месяц — заключенным.

Кое-кто пообещал мне до суда: вякну — сдохну медленно и больно. Но я выжил. Потому что у меня появилась цель. Я хорошо запомнил лицо, голос и прозвище своей цели.

Но двигаться к цели было сложно. Банда, виновная в смерти названого отца, распалась через полгода после моего суда. А когда я вернулся в наш район, их уже никто не помнил… Но я был настойчив и нашел след.

Тот, кто стрелял в голову моему названому отцу — он везучий ублюдок. До сих пор живой и очень, очень опасный.