Я уже сотни раз слышал от него эту чушь и знал, что он и сам в нее не верит. Не хотел он, чтобы я перестал его любить. Он жаждал моей любви, нуждался в ней, впитывал ее, как высушенное солнцем растение впитывает воду. Так всегда было и, надеюсь, всегда будет. И у меня сердце разрывалось, когда он отвергал мою любовь, отказывался от нее, словно был ее недостоин. Словно считал, что я должен позволить ему просто высохнуть и рассыпаться в прах.
- Я не гожусь… для тебя, - выдохнул он. – Не гожусь.
- Годишься, - возразил я, и у него вырвался дрожащий всхлип. И я лизнул его щеку, и нос, и собрал губами все его слезы, внушая ему, что он должен мне верить. – Больше, чем кто бы то ни было.
Он припал ртом к моему плечу, вцепился зубами и затряс головой, словно собака с резиновой игрушкой. А сам крепче обхватил меня руками. Я почувствовал, как дернулся под моим животом его член, а потом он горячо выплеснулся мне на кожу. И меня тут же швырнуло в оргазм, такой мощный, что это даже пугало.
После я еще долго не выходил из него, придавливал его собой и целовал везде, где мог дотянуться. А он вцеплялся мне в волосы и кусался, и всхлипывал.
И, кажется, к тому времени я уже плакал тоже, но точно сказать не могу. Мне в тот момент трудно было различить, где кончаюсь я, и начинается он. Мы как будто бы стали единым целым. Знаю, люди постоянно твердят эту чушь, и звучит это так банально и тупо, что я в такое никогда не верил. Но в ту ночь, в пустыне, я именно это и чувствовал. Так что, может, все, кто рассказывают про себя такое, просто однажды наелись галлюциногенов.
Не знаю, как объяснить, но в тот момент я чувствовал все то же, что чувствовал он – смятение, и страх, и ненависть к самому себе, и любовь… Господи, любовь! Я видел себя его глазами – прекрасного, незамутненного, и вечного, как первоэлемент. Как огонь. И надеялся, что он тоже чувствует все, что чувствую я. И понимает, как он прекрасен. Мне отчаянно хотелось, чтобы это проникло куда-нибудь ему в подсознание, и отныне он всегда это знал.
Но потом мне пришлось слезть с него и пойти пописать.
Когда я вернулся, он уже забрался в спальный мешок, лежал там и вытирал лицо. Я опустился на колени рядом с ним и прикоснулся к его волосам. И он улыбнулся мне – натянуто, слабо, фальшиво.
- Я думал, эта дурь действует лучше, - сказал он и делано рассмеялся.
А потом расстегнул мешок, и я залез к нему.
- Да было не так уж плохо, - я поцеловал его в грудь и почувствовал, как он забрался пальцами мне в волосы и начал массировать голову.
- Извини, если напугал.
- Не напугал, - сказал я, хоть это и было не совсем правдой.
На самом деле я охуенно испугался. Я раньше никогда не видел его в таком состоянии, не видел, чтобы он так плакал – отчаянно, как ребенок. Даже в тот жуткий первый месяц после того, как меня выписали из больницы.
Я прижался ухом к его груди и стал слушать, как постепенно успокаивается его дыхание. Звезды все еще бродили по небу, но мне больше не хотелось на них смотреть. Меня теперь от этого слегка укачивало.
- Джастин, я… - начал он, а потом вдруг осекся и вздохнул.
Пальцами он все еще ерошил мне волосы. Наши влажные от пота тела сплелись в спальном мешке. И мне казалось, что во всей вселенной больше ничего не осталось – только мы, бескрайняя пустыня и нависшее над ней необъятное небо. И мне очень хотелось снова понимать его мысли, даже не спрашивая, но связь между нами была уже не такой крепкой, как когда я был внутри него.
- Что?
- Ничего, я просто… Не знаю, что бы я делал без тебя, - тихо сказал он. – И пытаюсь вспомнить, когда все стало вот так. И как это случилось. И почему…
Я знал ответы на все эти вопросы, но не хотел ему отвечать. Ясно было, что это до чертиков его напугает, а он и без того уже был достаточно напуган. Он и так сейчас казался мне одной сплошной открытой раной, и кровь его впитывалась в песок и в меня.
- Тебе не нужно беспокоиться о том, что бы ты делал без меня, - сказал я ему. – Потому что я никуда не денусь.
- И я не понимаю – почему.
- Я уже сказал тебе - почему. Ты для меня идеальный. Самый лучший…
Он коротко невесело рассмеялся, и по тому, как напряглось все его тело, я сразу понял, что он сейчас попытается это отрицать.
- Как ты можешь так говорить? Как ты можешь так думать, когда все вокруг только и твердят тебе, какой я феерический мудак? Когда я…
- Все вокруг нихуя не понимают, - перебил его я. – Никто из них не знает того, что знаю я.
Я приподнялся на локте, чтобы он мог видеть мое лицо, чтобы я мог говорить с ним не только словами, но и глазами. Вид у него все еще был совершенно раздавленный. Покрасневшие глаза, скорбно сжатые губы…
- Никого из них не было рядом, когда мне снился Крис Хоббс, и я просыпался с криком. А ты потом обнимал меня всю ночь.
Он нахмурился и попытался отвести взгляд, но я взял его за подбородок и заставил смотреть мне в глаза. В горле у меня засаднило от одних только воспоминаний о том времени, но я усилием воли заставил себя продолжать говорить, пока не скажу все до конца.