Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле

— Я уверен, что вы установили где-нибудь тайный микрофон, и нас слушают в Скотленд-Ярде, — сказал он.

— Ваша проблема меня заинтересовала, — отозвался Пуаро с легким укором в голосе. — Обычно я не берусь за то, что идет вразрез с законом. Но порою обстоятельства складываются так… — Он многозначительно умолк.

Чарлз Аранделл изящно пожал плечами.

— Я не сомневаюсь, что внутри закона, как и вне его, есть равное число возможностей его обойти, — согласился он. — Вам лучше знать.

— Кем было засвидетельствовано завещание? Я имею в виду то, которое было составлено двадцать первого апреля?

— Первис привез с собой клерка, а вторым свидетелем был садовник.

— Значит, оно было подписано в присутствии мистера Первиса?

— Да.

— А этому мистеру Первису доверять-то можно?

— «Первис, Первис, Чарлзуорт и Первис» — такое же уважаемое и безупречное заведение, как «Английский банк», — сказал Чарлз.

— Он не хотел составлять завещание, — вмешалась Тереза. — Как всегда очень-очень вежливо, он, по-моему, даже пытался уговорить тетушку Эмили не делать этого.

— Он сам сказал тебе об этом, Тереза? — резко спросил Чарлз.

— Да. Я ездила к нему вчера.

— И зря, моя дорогая, тебе бы следовало это сообразить. Напрасно тратишь деньги.

Тереза пожала плечами.

— Я попрошу вас обоих как можно подробнее рассказать мне о последних неделях жизни мисс Аранделл, — сказал Пуаро. — Насколько мне известно, вы с вашим братом, а также доктор Таниос с женой провели Пасху в «Литлгрин-хаусе»?

— Да.

— Что-нибудь значительное произошло в доме во время вашего там пребывания?

— По-моему, нет.

— Ничего? А я-то думал…

Вмешался Чарлз:

— Какая же ты все-таки эгоистка, Тереза! С тобой действительно ничего серьезного не произошло. Ты вся пребывала в мечтах о своей любви. Позвольте сообщить вам, мосье Пуаро, что у Терезы в Маркет-Бейсинге имеется голубоглазый дружок. Один из местных коновалов. Поэтому там она частенько теряет чувство реальности. Так вот, моя почтенная тетушка слетела с лестницы и чуть не отдала Богу душу. Жаль, что этого не случилось. Тогда бы нам не пришлось ни о чем беспокоиться.

— Она упала с лестницы?

— Да, наступив на мячик, которым играет собака. Этот негодник оставил его на площадке, и тетушка среди ночи скатилась кубарем с лестницы.

— И когда это было?

— Дайте подумать. Во вторник. Накануне нашего отъезда.

— Ваша тетя серьезно пострадала?

— К сожалению, она упала не на голову, а на бок. Ушиби она головку, мы могли бы заявить, что она страдала размягчением мозга или еще чем-нибудь. Нет, она вообще почти не ушиблась.

— Чем вы были крайне разочарованы? — сухо спросил Пуаро.

— Что? А, я понимаю, что вы имеете в виду. Да, как вы говорите, крайне разочарованы. Твердые орешки, эти престарелые дамы.

— И вы все уехали в среду утром?

— Совершенно верно.

— Это было в среду, пятнадцатого. Когда вы снова встретились с вашей тетушкой?

— Почти через две недели, в выходные.

— То есть двадцать пятого, так?

— Скорей всего, именно так.

— А когда ваша тетушка умерла?

— В следующую пятницу.

— Заболев в понедельник вечером?

— Да.

— Вы уехали в понедельник?

— Да.

— И не приезжали во время ее болезни?

— Нет, до самой пятницы. Мы не знали, что она так серьезно больна.

— Вы приехали в пятницу. И еще застали ее в живых?

— Нет, она умерла до нашего приезда.

Пуаро посмотрел на Терезу Аранделл.

— Вы тоже были у тети и в пятницу, и в упомянутые вашим братом выходные?

— Да.

— Ваша тетушка тогда ничего не говорила о своем новом завещании?

— Ни слова, — ответила Тереза.

Однако Чарлз в ту же секунду выпалил:

— О да, было.

Он произнес это со свойственной ему беззаботностью, но каким-то неестественным тоном, словно очень старался выглядеть беззаботным.

— Было? — переспросил Пуаро.

— Чарлз! — воскликнула Тереза.

Чарлз старался не встретиться с сестрой взглядом.

И когда заговорил с ней, тоже смотрел в сторону.

— Ты не можешь не помнить, девочка. Я ведь тебе рассказывал. Тетя Эмили предъявила нам в некотором роде ультиматум. Она сидела как судья на процессе. И произнесла речь. Сказала, что не одобряет поведения своих родственников, то есть моего и Терезы. Против Беллы, заявила она, она ничего не имеет, но зато ей не нравится муж Беллы и она ему не доверяет. Тетя Эмили была всегда настроена проанглийски. Если Белла унаследует значительную сумму, сказала она, она не сомневается, что Таниос сумеет прибрать эти денежки к рукам. Еще бы — ведь он грек! «Ей лучше ничего не иметь», — заявила она. А потом добавила, что ни мне, ни Терезе нельзя доверить большие деньги. Мы их тотчас же проиграем или растратим. Поэтому она составила новое завещание, согласно которому все ее состояние переходит к мисс Лоусон. «Она дура, — сказала тетушка Эмили, — но существо преданное. И я верю, что она искренне меня любит. Не ее вина, что она родилась глупой. Я сочла более справедливым сказать тебе об этом, Чарлз, чтобы ты не возлагал особых надежд на мою смерть». Довольно противно было это слушать. Тем более, что я как раз и рассчитывал получить деньги после ее кончины.

— Почему ты не сказал мне об этом, Чарлз? — со злостью спросила Тереза.