Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле

Мосье Гастон Блонден, владелец ресторанчика «У тетушки», отнюдь не баловал вниманием своих «clientele». Напрасно могли ждать, что их заметят и выделят из остальных, богач и красавица, знаменитость и аристократ. И уж совсем в исключительных случаях, являя особую милость, мосье Блонден встречал гостя, провожал к придержанному столику и заводил уместный разговор.

Нынешним вечером мосье Блонден почтил своим монаршим вниманием лишь троих — герцогиню, пэра-лошадника и комической внешности коротышку с длиннющими черными усами, который своим появлением «У тетушки», отметил бы поверхностный наблюдатель, едва ли делает одолжение ресторану.

А мосье Блонден был сама любезность. Хотя последние полчаса посетителей заверили, что ни единого свободного столика не имеется, тут и столик таинственным образом объявился, причем в удобнейшем месте. И мосье Блонден самолично, с подчеркнутой empressement провел к нему гостя.

— Само собой разумеется, мосье Пуаро, для вас всегда найдется столик. Как бы мне хотелось, чтобы вы почаще оказывали нам эту честь.

Эркюль Пуаро улыбнулся, вспомнив давний инцидент с участием мертвого тела, официанта, самого мосье Блондена и очень привлекательной дамы.

— Вы очень любезны, мосье Блонден, — сказал он.

— Вы один, мосье Пуаро?

— Да, один.

— Не беда, Жюль попотчует вас не обедом, а настоящей поэмой. Как ни очаровательны дамы, за ними есть один грешок: они отвлекают от еды! Вы получите удовольствие от обеда, мосье Пуаро, я вам это обещаю. Итак, какое вино…

С подоспевшим Жюлем разговор принял специальный характер.

Еще задержавшись, мосье Блонден спросил, понизив голос:

— Есть какие-нибудь серьезные дела?

Пуаро покачал головой.

— Увы, я теперь лентяй, — сказал он с грустью. — В свое время я сделал кое-какие сбережения, и мне по средствам вести праздную жизнь.

— Завидую вам.

— Что вы, завидовать мне неразумно. Уверяю вас, это только звучит хорошо: праздность. — Он вздохнул. — Правду говорят, что человек вынужден занимать себя работой, чтобы не думать.

Мосье Блонден воздел руки.

— Но есть же масса другого! Есть путешествия!

— Да, есть путешествия. Я уже отдал им немалую дань. Этой зимой, вероятно, посещу Египет. Климат, говорят, восхитительный. Сбежать от туманов, пасмурного неба и однообразного бесконечного дождя.

— Египет… — вздохнул мосье Блонден.

— Туда, по-моему, теперь можно добраться поездом, а не морем, если не считать паром через Ла-Манш.

— Море — вы плохо переносите его?

Эркюль Пуаро кивнул головой и чуть передернулся.

— Также я, — сочувственно сказал мосье Блонден. — Занятно, что это так действует на желудок.

— Но не на всякий желудок. Есть люди, на которых движение совершенно не оказывает действия. Оно им даже в удовольствие.

— Не поровну милость Божья, — сказал мосье Блонден.

Он печально помотал головой и с этой греховной мыслью удалился.

Неслышные расторопные официанты накрывали столик. Сухарики «мелба», масло, ведерко со льдом — все, что полагается для первоклассного обеда.

Оглушительно и вразнобой грянул негритянский оркестр. Лондон танцевал.

Эркюль Пуаро поднял глаза, размещая впечатления в своей ясной упорядоченной голове.

Сколько скучных усталых лиц! Хотя вон те крепыши веселятся напропалую… при том что на лицах их спутниц застыло одно стоическое терпение. Чему-то радуется толстая женщина в красном… Вообще у толстяков есть свои радости в жизни… смаковать, гурманствовать — кто позволит себе, следя за фигурой?

И молодежи порядочно пришло — безразличной, скучающей, тоскующей. Считать юность счастливой порой — какая чушь! — ведь юность более всего ранима.

Его взгляд размягченно остановился на одной паре. Прекрасно они смотрелись рядом — широкоплечий мужчина и стройная хрупкая девушка. В идеальном ритме счастья двигались их тела. Счастьем было то, что они здесь в этот час — и вместе.

Танец оборвался. После аплодисментов он возобновился, и еще раз оркестр играл на «бис», и только потом та пара вернулась к своему столику недалеко от Пуаро. Раскрасневшаяся девушка смеялась. Она так села против своего спутника, что Пуаро мог хорошо разглядеть ее лицо.

Если бы ее глаза только смеялись! Пуаро с сомнением покачал головой.

«Что-то заботит малышку, — сказал он про себя. — Что-то не так. Да-да, не так».

Тут его слуха коснулось слово: Египет.

Он ясно слышал их голоса — девушкин, молодой и свежий, напористый, с чуть смягченным иностранным «р», и приятный, негромкий голос хорошо воспитанного англичанина.

— Я знаю, что цыплят по осени считают, Саймон. Но говорю тебе: Линит не подведет.

— Зато я могу ее подвести.

— Чепуха, это прямо для тебя работа.

— Честно говоря, мне тоже так кажется… Насчет своей пригодности у меня нет сомнений. Тем более что я очень постараюсь — ради тебя.

Девушка тихо рассмеялась безоглядно счастливым смехом.

— Переждем три месяца, убедимся, что тебя не уволят, и…

— И я выделю тебе долю от нажитого добра[253] — я правильно уловил мысль?

— И мы поедем в Египет в наш медовый месяц — вот что я хотела сказать. Плевать, что дорого! Я всю жизнь хочу поехать в Египет. Нил… пирамиды… пески…