Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле

Пуаро вернул автору листки.

— То, что вы здесь написали, очень правильно, очень точно.

— Вы со всем согласны?

— Да.

— А что добавите от себя?

Пуаро приосанился.

— Я ставлю перед собой один вопрос: зачем выбросили за борт револьвер?

— И это все?

— В настоящий момент — да. Пока я не получу удовлетворительного ответа на этот вопрос, я ни в чем не вижу смысла. Тут наш исходный рубеж — тут он должен быть. И заметьте, мой друг: в своей краткой сводке вы даже не попытались ответить на этот вопрос.

Рейс пожал плечами.

— Испугались — и выбросили.

Пуаро растерянно покачал головой. Он взял в руки сырую бархатную накидку, разложил и расправил ее на столе. Пальцем обвел горелые пятна и опаленные дырки.

— Скажите-ка, мой друг, — заговорил он. — Вы лучше меня разбираетесь в огнестрельном оружии. Может такая вещица, если ее намотать на револьвер, заглушить выстрел?

— Не может. Другое дело — глушитель.

Пуаро кивнул.

— И мужчина, имеющий навык в обращении с оружием, это знает. А женщина — та не знает.

Рейс посмотрел на него с любопытством.

— Может быть, и не знает.

— Не знает. Она начиталась детективных рассказов, а там не все благополучно с деталями.

Рейс постучал пальцем по перламутровой рукоятке револьвера.

— Во всяком случае, этот пострел не из шумных, — сказал он. — Вы слышите простой хлопок. А если вокруг шумят, то вообще ничего не слышно.

— Да, об этом я тоже подумал.

Пуаро взял платок, повертел его.

— Мужской носовой платок — но не из кармашка джентльмена. Думаю, се daeur[333] Вулворт! От силы три пенса.

— Таким пользуется публика вроде Флитвуда.

— Вот-вот. У Эндрю Пеннингтона, я заметил, платок очень тонкого шелка.

— Фергюсон? — предположил Рейс.

— Возможно. С целью эпатажа[334]. Но тогда понятнее бандана[335].

— Им воспользовались вместо перчатки, я думаю, чтобы не оставить отпечатки пальцев. — Усмехнувшись, Рейс прибавил: — «Раэгадка скромного платочка».

— В кулачке застенчивой jenne fffie[336] — да?

Он положил платок на стол и снова ваял накидку, вглядываясь в пороховые отметины.

— Странно, — бормотал он, — все-таки странно…

— Что именно?

Пуаро сокрушенно продолжал:

— Cette pauvre Madame Doyle[337]. Лежит себе мирно… и только дырочка в голове. Вы помните, как она лежала?

Рейс пытливо глядел на него.

— Знаете, — сказал он, — мне кажется, вы что-то хотите мне сказать, но, убейте, не могу догадаться — что!

Глава 18

В дверь постучали.

— Войдите, — отозвался Рейс.

Вошел стюард.

— Прошу прощенья, сэр, — сказал он Пуаро, — вас зовет мистер Дойл.

— Иду.

Пуаро встал. Он вышел из курительной, поднялся по сходням на верхнюю палубу и направился к каюте доктора Бесснера.

Саймон сидел на постели, подоткнутый подушками. Его лихорадочно пылавшее лицо выражало смущение.

— Ужасно мило, что вы пришли, мосье Пуаро. Мне, знаете, нужно вас кое о чем попросить.

— Да?

Саймон стал совсем пунцовым.

— Это… насчет Джеки. Мне нужно ее видеть. Как вы думаете… вы не будете против… она не будет против… если вы попросите ее прийти ко мне? Понимаете, я тут все время думаю… Несчастное дитя — она же совсем ребенок… а я так безобразно обошелся с ней… и… — Он запнулся и смолк.

Пуаро с интересом смотрел на него.

— Вы желаете видеть мадемуазель Жаклин? Я приведу ее.

— Спасибо. Ужасно мило с вашей стороны.

Пуаро отправился на поиски. Он нашел Жаклин де Бельфор в салоне, забившейся в самый угол. На коленях у нее лежала ненужная открытая книга.

Пуаро сказал мягко:

— Не желаете пройти со мной, мадемуазель? Мосье Дойл хочет видеть вас.

Она прянула со стула. Лицо вспыхнуло, потом покрылось бледностью. Она глядела непонимающе.

— Саймон? Он хочет видеть меня?

Ее неспособность поверить этому умилила Пуаро.

— Вы идете, мадемуазель?

— Я… конечно, иду!

Она шла послушно, как дитя, — сбитое с толку дитя.

Пуаро вошел в каюту.

— Вот ваша мадемуазель.

Она выступила из-за его спины, пошатнулась, замерла… и стояла немым истуканом, не сводя глаз с лица Саймона.

— Привет, Джеки. — Он тоже смутился. — Ужасно мило, что ты пришла. Я хотел сказать… то есть я имел в виду…

Тут она его прервала. Она заговорила не переводя дыхания — бурно, отчаянно:

— Саймон, я не убивала Линит. Ты знаешь, что не убивала. Вчера я… сошла с ума. Ты простишь меня когда-нибудь?

Овладев собой, он отвечал сразу:

— Конечно! Со мной порядок. Полный порядок! Я это и хотел тебе сказать. Подумал, вдруг ты беспокоишься…

— Беспокоюсь? Ах, Саймон!..

— Для этого я тебя и звал. Все в порядке, старина. Ты вчера пособачилась немного — хватила лишку. С кем не бывает.

— Ах, Саймон, я же могла тебя убить!

— Прямо! Из этого пугача?

— А нога?! Еще как ты будешь ходить…

— Слушай, Джеки, не разводи сырость. В Асуане мне сразу сделают рентген, выковырнут твою оловянную пуговицу — и я запрыгаю.

Жаклин всхлипнула раз, другой, рванувшись вперед, упала на колени перед койкой, зарылась лицом в одеяло и разрыдалась. Саймон неловко поворошил ей волосы. Он поймал взгляд Пуаро, и тот, неохотно вздохнув, вышел из каюты.

Он еще слышал приглушенные стенания:

— Как же я оказалась такой гадиной? Ах, Саймон… я так раскаиваюсь…