Карты смысла. Архитектура верования

Мне снилось, что я бегу через парковку торгового центра, пытаясь от чего-то спастись. Я отчаянно пробирался сквозь ряд машин; открывал одну дверь, переползал через переднее сиденье, открывал другую, добирался до следующей, залезал внутрь. Внезапно двери захлопнулись. Я оказался в пассажирском кресле. Автомобиль тронулся. «Отсюда нет выхода!» – раздался мрачный голос. Машина без водителя насильно увозила меня в неизвестном направлении.

Я был крайне встревожен и подавлен. В голове появлялись смутные мысли о самоубийстве, но больше всего мне хотелось, чтобы все это просто закончилось. Я мечтал упасть на диван и буквально погрузиться в него, чтобы один нос торчал на поверхности, как трубка ныряльщика над водой. Осознание происходящего было для меня невыносимо.

Как-то раз вернувшись домой со студенческой попойки за полночь, я испытал сильное отвращение и злость к самому себе. Я схватил холст и краски и сделал отвратительный, неприглядный набросок Распятия. Я изобразил свирепого и демонического Христа с коброй, обвившейся вокруг его обнаженного торса. Этот рисунок встревожил меня, несмотря на убежденное неверие, – какое вопиющее кощунство! Я понятия не имел, что он символизировал и зачем я его нарисовал. Откуда только взялся этот образ у человека, который годами не предавался религиозным размышлениям?[6] Я спрятал набросок под старой одеждой в шкафу, уселся на пол по-турецки и опустил голову. Оказывается, я совершенно не понимал ни себя, ни других. Мои представления о природе общества и личности оказались ложными. Похоже, мир сошел с ума, а в моей голове происходило что-то странное и пугающее. Джеймс Джойс сказал: «История – это кошмар, от которого я пытаюсь пробудиться»[7]. Для меня история в буквальном смысле была ночным кошмаром. Больше всего мне хотелось проснуться и прогнать дурные сны прочь.

С тех пор я пытаюсь понять способность человека – мою способность – творить зло, особенно если злодеяния связаны с верой. Для начала надо было разобраться в своих снах. Не мог же я махнуть на них рукой. Может, за ними скрыто что-то важное? Отчего бы не признать такую возможность? Я прочитал «Толкование сновидений» Фрейда – книга оказалась весьма полезной. По крайней мере, Фрейд относился к этой теме серьезно. И все же я не мог связать свои ночные кошмары с исполнением желаний. Более того, они казались скорее религиозными, чем сексуальными по своей природе. Я кое-что слышал о том, что особыми исследованиями мифов и религии занимался Юнг, и взялся за чтение его работ. Известные мне ученые не очень-то верили его рассуждениям, но ведь их не одолевали жуткие сновидения. Я же не мог не беспокоиться о своих.

Они буквально сводили с ума. А что мне оставалось? Поверить, что ночные ужасы и боль были ненастоящими? Нет ничего реальнее ужаса и боли.

Я долго не мог понять, к чему клонит Юнг. Он делал выводы, которые я не мог понять; мы словно говорили на разных языках. Однако время от времени его слова попадали в цель. Например, он предложил следующее наблюдение:

Следует допустить, что архетипическое содержание коллективного бессознательного часто может принимать в снах и фантазиях гротескный и ужасающий вид, так что даже самый хладнокровный рационалист не застрахован от ночных кошмаров и навязчивых страхов[8].

Вторая часть этого утверждения, несомненно, очень мне подходила, хотя первая («архетипическое содержание коллективного бессознательного») оставалась загадочной и неясной. И все же это звучало многообещающе. По крайней мере, Юнг подтверждал: то, что происходило со мной, вполне могло произойти. Он даже несколько раз намекнул, что этому есть причина. Я углубился в чтение и вскоре наткнулся на следующую мысль. В ней заключалось возможное решение моих проблем – по крайней мере, я нашел указание на то, где нужно это решение искать: